Название: Время чужого бога
Автор: Eishi
Фандом: Final Fantasy VII
Пейринг: Сефирот/Клауд, Руд/Рено
Направленность: слэш
Рейтинг: R
Жанр: adventure, action, AU
читать дальше- Ну что за мерзское пойло, - морщится Рено и заказывает себе вторую порцию. - И они охерели столько драть за выпивку! У нас тут кризис, если что.
Руд неопределенно пожимает плечами и делает глоток из своей пузатой кружки.
Два часа. Они сидят здесь два проклятых часа.
Ну ладно, час и — Рено косится на электронное табло — пятьдесят три минуты. Пятая часть турковской рабочей смены! Обычно Рено успевал сделать за это время очень много полезных вещей: испортить жизнь какому-нибудь неугодному корпорации типу, выпотрошить автомат с пончиками возле кабинета босса, потерять, найти и снова потерять Ту Самую Деталь для очередной собираемой Рудом бомбы, облиться кофе, облить кофе кого-то, получить выразительный взгляд от начальства, заправить рубашку в штаны и выдернуть ее, едва начальство скроется за углом, подколоть Елену, получить от Елены локтем в живот, обидеться, уйти к Руду и, возможно, повторить весь список еще раз.
Много, очень много полезных и нужных дел.
А единственное, что Рено сделал за сегодняшний вечер, так это выдул черт знает сколько мидгарского пива, которое, судя по вкусу, разливают прямо тут, под барной стойкой, и утопил в нем три пакетика пересоленых орешков. А Руд, между прочим, до сих пор сидит с первой порцией и прикончил едва ли половину. И ведь ни в одном глазу!
У Рено булькает в животе.
- Жрать хочу, - говорит он Руду.
Тот молча пододвигает к нему потрепанное, с загнутыми уголками страниц меню.
Рено смотрит на Руда так, словно тот лично отобрал у него последний кусок.
- Угробить меня хочешь? Мне тут на ботинок полчаса назад уже хлопнулась котлета и порция картошки, которую невозмутимо собрали и понесли к клиенту. Еда в герметичной упаковке, чувак. Только она спасет мир.
- Еще орешков? - предлагает Руд.
В ответ Рено швыряет в него одним, но Руд ловит его на лету и, закинув в рот, продолжает делать вид, что пьет пиво.
Рено со стоном роняет голову на раскрытое меню. Жесткие пластиковые листы холодят лоб, и это можно было бы счесть приятным, если бы вдобавок от них не несло чем-то тошнотворно кислым.
- Сколько еще нам тут торчать? - бубнит Рено в меню.
- Сколько нужно, - отвечает Руд своей кружке. - Неприкасаемые ни от кого не скрываются. Надо просто подождать.
- Так в том и дело, черт возьми! Подождать! Я тут сам быстрей загнусь, пока дождемся хоть кого-нибудь, дзо-то!
Вместо ответа Руд прикрывает глаза и откидывает голову на спинку потрепанного диванчика, который они оккупировали еще два часа назад. Правый угол от входа; как еще несколько таких же, их столик отгорожен от общего зала отвратительными, похожими на сморщенные водоросли шторками, призванными создать эффект уединения. Плевать Рено хотел на эти дешевые уловки, но отсюда удобней всего следить за входом.
А потому они с Рудом хлещут щедро разбавленное пиво и ведут задушевные беседы с меню и кружками.
Рено думает, что еще немного, и он свихнется. От сигаретного дыма, плотным слоем висящего в воздухе, дерет горло, жрать хочется все сильнее, а зад уже давно плоский, как юмор начальства.
- …очередное снижение уровня подачи энергии в городе, - вещает диктор с экрана под потолком.
Словно в подтверждение его слов свет в баре тухнет. Рено резко выпрямляется.
- Дверь, - коротко бросает Руд.
- Не вижу, - сквозь зубы шипит Рено, вглядываясь в темноту. Глазам нужно время, чтобы привыкнуть, а времени у них как раз и нет.
Посетители начинают гудеть, как подстанция мако-реактора, но в следующую секунду зажигаются лампы, и бар снова тонет в рассеянном блекло-желтом свете.
- …рация Шинра по-прежнему отказывается брать на себя ответственность за случившийся три года назад инцидент, который повлек за собой почти полное разрушение Мидгара, и как следствие, неизбежный энергетический кризис. Миллионы сотрудников потеряли работу. Это вызвало волну самоубийств среди населения, тем самым...
- У босса явно не хватает денег заткнуть прессу, - хмыкает Рено, быстро оценивая, не появились ли в баре под шумок новички. - Раньше что ни день, то «вознесем хвалу нашему светлейшему Президенту, он кормит нас и защищает!» Стадо тупоголовых баранов. У меня никого, - добавляет он, делая вид, что выискивает глазами официантку.
Руд коротко кивает. В той части зала, за которой он следит, тоже без изменений.
Рено закидывает руки за голову и пялится в пласты качающегося над столом сигаретного дыма. Горло саднит, и хочется сделать уже хоть что-нибудь, только бы не торчать тут еще несколько часов. Рено точно знает, что ни терпения, ни предела растяжимости мочевого пузыря у него на такой подвиг не хватит.
Потревоженные перебоем со светом посетители снова впадают в подобие сезонной спячки. Официантки вяло переплывают от столика к столику, собирая и расставляя заказы, бармен в десятый раз протирает один и тот же стакан, а диктор на экране моргает так медленно, что, кажется, и не открывает глаз вовсе.
У Рено начинается мигрень.
И где эти засранцы Неприкасаемые? Где хотя бы какой-нибудь тощий прыщавый пацан с восторженного горящими глазами и кипой агитационных листовок? Босс сказал, что здесь их пруд пруди, но за два часа в этом провонявшем дешевым пивом баре не появилось никого похожего.
- Слушай, а не проще выйти на улицу и поорать, что вот мы тут хотим вступить в их ряды и вообще верим в Возрождение, или как там они эту херь называют? - зевает Рено. На очередную порцию принесенного пива он смотрит с нескрываемым ужасом.
- Воссоединение, - поправляет Руд. - Нет, нельзя. Это вызовет ненужные подозрения.
- Уроды, - Рено рывком подтаскивает к себе большую бочкообразную кружку. Часть пива выплескивается на стол. - И пиво тут дерьмовое. И все они уроды.
- Идешь по второму кругу.
- Да знаю я!
Руд невозмутимо поправляет свои очки. Какой от них толк в полутемном баре, Рено понятия не имеет, но Руду, наверное, виднее, раз не стал их снимать.
Еще с полчаса они сидят молча. Слушают местные сплетни и слухи, жалобы на тяжелые времена, безработицу, перебои с электричеством и тому подобное. Отдельной статьей идет ненависть ко всей Корпорации Шинра в целом и к ее бывшему Президенту, в частности. Быстро же все забыли, что построить новый город недалеко от Мидгара за такой короткий срок удалось лишь благодаря запасам энергии из разрушенных мако-реакторов.
А потом появилась эта троица, и все завертелось по-новой. Страйф, как оказалось, навыков не растерял, да и остальные не подкачали. Та еще заварушка вышла. Злополучный контейнер с клетками Дженовы до сих пор Рено в кошмарах снится.
И еще этот дождь. Панацея с небес на головы идиотов. Казалось бы, что еще нужно зараженному геостигмой? Выйди на улицу, и будет тебе счастье в виде бесплатного исцеления. Так ведь нет. Попрятались по углам, как гордящиеся сломанными резцами крысы. Возвели свою ущербность в ранг дара свыше, слепили из грязи новую религию. Вот только слишком многого они недоговаривают, эти Неприкасаемые.
Была бы обычная кучка фанатиков, и черт бы с ними. Но у них есть то, чем еще недавно обладала только Корпорация. Новый источник энергии.
А Руфус Шинра не из тех, кто позволит кому-то еще наживаться на том, что он считает только своим.
Раздраженно шипя, Рено трет пальцами виски. Кажется, что голова набита ватой, а последний глоток пива уже запустил цепную реакцию.
Рено поднимается и говорит:
- Пойду отолью.
Руд кивает.
В туалете горит всего одна тусклая лампа, но этого вполне достаточно. В конце концов, расстегнуть штаны можно и в темноте.
В углу, у писсуара, глухо чертыхаясь, возится со своим ремнем какой-то парень.
- Чтоб я еще раз оказался в этой дыре, - Рено останавливается рядом и расстегивает ширинку.
- Врут они, что это мидгарское светлое, - ворчит себе под нос парень. Ему наконец удается справиться с ремнем. - Я его пробовал как-то, совсем другой вкус. А то пойло, что тут наливают, где-нибудь в подвале сами же и делают.
- Ага, - кивает Рено. - Уроды, дзо-то.
Парень усмехается и, застегнувшись, хлопает его по плечу.
- Ну бывай.
У него ледяная рука. Рено передергивает, когда чужая ладонь задевает его шею.
Мысль о том, что он не видел этого парня в баре, приходит секундой позже.
Проклятье, все-таки проглядели!
- Эй! А ну стой!
Рено срывается с места, едва успев застегнуть штаны, но мир внезапно становится слишком шатким, чтобы держаться на ногах. От падения спасает только ближайшая стена.
Парень скрывается за дверью, даже не обернувшись.
Рено рычит и делает два нетвердых шага. Перед глазами плывет, в голове бьют барабаны. Еще шаг, и он вываливается из уборной, врезаясь носом прямо в Руда.
- Парень... вышел раньше... куда?
- Сбежал, - Руд держит Рено за плечи, не давая тому упасть. - Похоже, проскочил в бар, когда вырубился свет. Думаешь, он из этих?
- Да откуда мне... - Рено зажимает себе рот ладонью, пытаясь унять приступ тошноты. - Он что-то со мной сделал, дзо-то!
- Уверен, что это не пиво?
- Руд, - говорит Рено, вися у того на плече. Серьезно так говорит. Со стремительно сереющим лицом. - Меня сейчас вырвет.
Кажется, Руд успевает сказать «только не на меня», а потом все вокруг кружится, и Рено падает в темноту.
Тифа спит чутко. Пройти мимо ее комнаты по коридору так, чтобы она не проснулась, - мастерство, которое Клауд осваивал не один месяц.
Дышать медленно и ровно, не делая пауз между вдохом и выдохом; ступать мягко, но уверенно. Возле двери Тифы по максимуму приблизиться к противоположной стене, иначе угодишь ногой на скрипучую доску пола. Клауд уже давно собирается ее починить, но руки все не доходят.
Дальше легче, но расслабляться еще рано.
В прошлый раз Клауд наткнулся на вышедшего посреди ночи в туалет Дензела. В позапрошлый — наступил на брошенную Марлин игрушку и чуть не свернул себе шею, слетев вниз по лестнице. Ну и ясное дело, всех перебудил. Дом с детьми та еще полоса препятствий.
Но, к счастью, сегодня все тихо. Клауд без помех добирается до лестницы, спускается на первый этаж.
На барной стойке лежит вчерашняя газета и кипа неоплаченных счетов. Часы на стене слабо мерцают неоновыми цифрами.
Клауд выходит в предрассветный сумрак, осторожно прикрывая за собой дверь. Влажный туман тут же липнет к коже, скользит языком по щекам и открытой шее. Клауд невольно вздрагивает.
Слишком знакомые прикосновения.
Так похожие на... Те, что уже не вернуть.
До гаража идти всего ничего. Складывающиеся вдвое подъемные ворота безбожно скрипят. Клауд клянется себе, что если никого сейчас не разбудит, то сегодня же хорошенько их смажет. Словно слыша это его обещание, ворота снисходительно затихают. Клауд ныряет внутрь и, нащупав на стене выключатель, щелкает тумблером. Лампы под потолком зажигаются с явной неохотой.
В их ярком, безжизненном свете Фенрир похож на застышего перед прыжком волка. Клауд подходит ближе, проводит ладонью по его гладкой холодной металлической шкуре. Там, за стальными боками, ждет своего часа остановившееся сердце.
В этом они с Фенриром похожи, думает Клауд. Он уже давно не слышит, как бьется его собственное.
Но если байк оживает, стоит лишь хозяину оказаться на нем верхом, то с самим Клаудом не все так просто.
Он пытался быть, как все. Действительно пытался. Поначалу это казалось таким пустяком - дышать, улыбаться, развозить заказы, заботиться о Тифе и детях, делать множество повседневных дел. Просто жить, в конце концов. Клауд думал, что все закончилось тогда, вместе с исцелением от геостигмы. Думал, что, наконец, обрел покой и дом.
Позволил себе в это поверить.
Наивный.
- Ты скучал по мне, Клауд, - Слова хрустальные, звенящие. Режущие. - Я знаю.
Он совсем не изменился.
Наверное, должны были сработать рефлексы: нужно было вскочить, потянуться к мечу, крепче сжать его рукоять. Возможно, стоило как минимум обеспокоиться за свой рассудок или сделать что-то еще, но, господи, все, что Клауд мог, это думать — а Сефирот и вправду совсем не изменился. Тот же голос, та же снисходительная усмешка и спокойное, прирученное безумие где-то в глубине глаз.
Той ночью Клауд так и не смог уснуть. И следующей тоже. И следующей, и следующей... А потом Тифа чуть ли не силой заставила его выпить снотворное.
И Сефирот больше не приходил.
До сегодняшнего утра.
Должно быть, Клауд и правда сходит с ума. По крайней мере, он хочет в это верить, когда полупрозрачные, будто светящиеся изнутри мягким матовым светом ладони Сефирота закрывают ему глаза. По шее скользит невесомая серебряная прядь.
- Уходи, - шепчет Клауд. - Прошу. Тебя здесь больше нет. Я убил тебя.
Сефирот смеется — грустно и беззвучно.
- Ты себя переоцениваешь, - произносит он.
Клауд закрывает глаза, опускается на колени перед байком и прижимается лбом к топливному баку. Ледяной бок Фенрира позволяет отвлечься, убедить себя, что все это не более чем плод разыгравшегося воображения. Клауд не знает, сколько времени он проводит так, стоя на коленях рядом со своим байком в холодном гараже, но в реальность его возвращает голос Тифы.
- Клауд? Клауд, что случилось? Ты в порядке?
В ее голосе звучит тревога пополам с настороженностью. Она заботится о нем, напоминает себе Клауд. Он благодарен ей за это, но Тифе не нужна его благодарность. Она хочет того, что Клауд не в силах ей дать.
Они пытались начать все с начала. Перечеркнуть прошлое, увидеть и принять друг друга такими, какими их сделали прошедшие годы. Были долгие вечера на двоих, так и не начавшиеся разговоры и оседавшее в легком вине одиночество.
Была ночь, которую ни один из них не хотел вспоминать. Потому что Тифа не должна была услышать чужое тихое, произнесенное на выдохе имя. Но услышала.
- Все в порядке, - Клауд мотает головой, оглядывается. Кроме них с Тифой в гараже никого. - Я, наверное, не заметил, как задремал здесь.
Тифа неодобрительно поджимает губы.
- Снова не спал всю ночь?
Клауд неопределенно передергивает плечами.
- Ты не выпил снотворное.
Трудно оспаривать очевидное. Клауд и не пытается.
Тифа вздыхает и заходит внутрь, опуская за собой металлические ворота. Присаживается на стоящую в углу пустую канистру.
Позади нее из стены выходит Сефирот. Его волосы шевелятся, будто живые: заползают на плечи Тифы, обвивают ее шею, сворачиваясь в петлю.
Клауду кажется, что он снова в заснеженных горах, на той миссии, где он познакомился с Заком. В венах будто лед, пальцы отказываются слушаться, и каждый глоток воздуха похож на пытку иглами.
- Не надо, - он отворачивается, пытаясь найти что-нибудь, на что можно отвлечься. Один из боковых отделов Фенрира откидывается с сухим щелчком, обнажая четыре клинка. Клауд достает один из мечей, принимаясь бездумно водить ладонью по широкому лезвию. - Я не хочу больше.
Тифа непонимающе смотрит на него. Серебряная удавка на ее шее затягивается все туже.
- Мне кажется, от снотворного у меня галлюцинации.
Сефирот насмешливо выгибает бровь.
- Ты... Что ты видишь? - спрашивает Тифа.
- Или кого? - улыбается Сефирот.
- Ничего особенного, - не отрывая взгляда от лезвия меча, бросает Клауд. - Так, всякое.
Тифа внезапно начинает кашлять, хватается за горло, как будто ей не хватает воздуха. Петля полупрозрачных серебряных волос врезается ей в шею, и Клауд видит, как кожа рядом с натянутыми прядями начинает стремительно синеть.
- Прекрати!
- Она знает, что ты лжешь.
Удавка разворачивается, как уползающая змея, и Тифа снова может дышать.
- Извини, - говорит она растеряно. - Я, видимо, немного простыла вчера. Дензел забыл закрыть окно в баре.
- Она это заслужила.
- Нет, - резко обрубает Клауд и ловит очередной непонимающий взгляд Тифы. - То есть, извини, тебе, наверное, нужно прилечь и отдохнуть. Я присмотрю сегодня за баром.
- Об этом я и хотела поговорить.
Тифа делает глубокий вдох, на секунду задерживает дыхание и шумно выдыхает. Как всегда при принятии какого-нибудь важного решения.
- Ты знаешь, дела в последнее время идут неважно, - говорит она. - Заказов все меньше, людям попросту нечем платить за наши услуги. Корпорация Шинра делала ужасные вещи, я знаю. Она убивала планету. Но все те люди, которые потеряли работу, когда она была разрушена... Им не объяснить, что это было правильно.
- А было ли? - насмешливо интересуется Сефирот и отступает, растворяясь в стене.
Клауду хочется закричать, но он лишь сцепляет зубы, заставляя себя сосредоточиться на словах Тифы.
- Вчера пришли новые счета. Не думаю, что мы сможем открыть бар, в котором не будет ничего, кроме воды. Я не знаю, что делать, Клауд, - в ее голосе, наконец, прорывается отчаяние. - Я думала, что, может, нам удастся продать что-нибудь, но кому нужна старая мебель или посуда...
Клауд молчит. Он хочет помочь, но кроме байка и пятнадцати свидетелей его битв и поражений, у него ничего нет.
Напряженное молчание колет лицо жесткой шкурой, нетерпеливо переминается с лапы на лапу. Давит.
Наконец, Тифа не выдерживает:
- Я знаю, твои мечи много для тебя значат, но... Они тебе больше тебе не нужны, Клауд. Больше не нужно драться. И, может...
- Нет, - жестко отрезает Клауд. Руки непроизвольно сжимаются в кулаки, и ему приходится сделать над собой усилие, чтобы заставить их разжаться. - Даже не проси.
- Но...
- Нет, Тифа.
Клауд возвращает меч в боковые ножны, позволяя Фенриру спрятать их внутри себя.
В гараже сразу становится нестерпимо душно. Воздух дерет горло, выжигает легкие.
- Я найду деньги, не волнуйся.
Клауд проводит ладонью по боку байка, будто гладя огромного спящего зверя, и заводит двигатель.
- Марлин и Дензел уже, наверное, проснулись. Присмотри за ними, пока меня не будет, а то они опять подерутся из-за тарелки хлопьев.
Тифа молча кивает. Поднимается, подходит к воротам и, подняв их, отступает в сторону. Утренняя сырость вползает в гараж, липнет к стенам. Клауд чувствует ее прохладные пальцы на своем лице.
- Только возвращайся, - беззвучно, одними губами шепчет Тифа.
Клауд ее не слышит.
Несущаяся навстречу мокрая после дождя трасса под колесами байка похожа на блестящую черную ленту. Она тянется через весь город, но только здесь, за его пределами, по-настоящему оживает. Фенрир мчится, рыча и воя, и Клауду кажется, что он чувствует его восторг. Ветер бьет в лицо, срывая дыхание, вытесняя из головы все лишнее, наносное. Сейчас Клауд не думает о Тифе, не помнит ни о Дензеле, ни о Марлен, и даже воспоминания о Сефироте ненадолго тускнеют, проваливаясь в заполнивший разум белесый туман.
Но бесконечных дорог не бывает. Только те, что замкнуты в кольцо.
Для Клауда финиш всегда на старте.
Когда трасса сменяется недружелюбной серой равниной, уже почти рассвело. Клауд останавливается и некоторое время, не выключая двигатель, смотрит через плечо назад, на Эдж.
Город укрыт паутиной проводов, ему трудно дышать. Среди его домов и улиц Клауд всегда чувствует себя, как в клетке; не то, что сейчас - пустой, выхолощенный ветром и скоростью. В этой пустоте его спасение.
Тифа этого не поймет, и Клауду жаль, что он не помнит того перекрестка, на котором они пошли в разные стороны.
Он срывает байк с места и долго гонит вперед, по равнине, без какой-либо конкретной цели. Фенрир недовольно рычит, подпрыгивая на очередном камне, и Клауд выворачивает руль, чтобы обогнуть следующий. Чем дальше, тем больше их становится. Вскоре начинают попадаться крупные, будто вырванные из самого сердца лабораторий Шинра обломки, куски стен, оплавленные детали машин, сорванная черепица, и прежде чем Клауд успевает себя остановить, вдали показываются заросшие зеленью руины мако-реакторов.
Мидгар.
Город-легенда. Город-государство. Город-мир. Когда-то - притягивающий и ужасающий, сегодня - покинутый и полуразрушенный.
Клауд тормозит на склоне холма, не зная, зачем он сюда вернулся. В груди ноет знакомое, неотпускающее чувство - словно его зовут, словно здесь он нужен.
Когда-то давно так звала Дженова. С той лишь разницей, что ее зов был жестче и требовательней, заставлял терять над собой контроль. Клауд рад, что ее единственной целью было заполучить Черную Материю, а вовсе не избавиться от гоняющейся по всему миру за Сефиротом кучки авантюристов. Будь оно так, вряд ли кто-нибудь из его друзей выжил бы. Клауд вырезал бы всех, не моргнув и глазом, Дженове стоило лишь приказать. Мысль об этом заставляяет похолодеть.
Нет, все это в прошлом. Последний дождь Аэрис избавил Клауда от клеток-паразитов, стерев с его кожи черные пятна геостигмы. Как и многие другие, теперь он принадлежит только самому себе, но помимо освобождения от чужой навязанной воли, исцеление принесло немало растерянности. Спеша избавиться от страшной болезни, люди выходили под дождь, воздевали к небу руки, но, получив желаемое, до сих пор не могут понять, что с ним делать. Они сбиваются в кучи, как испуганные, потерявшие пастыря овцы. Им подарена новая жизнь, но ни один из них не знает, зачем она ему.
Кто даст цель, кто покажет дорогу?
Клауд снимает перчатки и проводит пальцами левой руки по тыльной стороне правой. Порой ему кажется, что он чувствует, как кожу щекотят так и не отпавшие марионеточные нити.
Чушь все это, говорит он себе уже через секунду. Встряхивает головой, натягивает перчатки и, ударив по газам, срывается со склона, оставляя за собой шлейф поднятой пыли и каменного крошева.
Улицы Мидгара пусты, как карманы нищего. Город смотрит на Клауда похожими на глазницы мертвецов окнами, гудит ветром в разбитых трубах, гоняет по земле обрывки каких-то бумаг, обугленные банки и прочий мусор. Поднявшееся солнце жарит спину и затылок, но только, когда показывается в прорехах между разрушенными зданиями. Когда-то мидгарцы не видели его вовсе — слишком высокими и плотными были постройки. Впрочем, на нижних секторах, под Плитой о небе и солнце могли только мечтать.
Аэрис мечтала, вспоминает Клауд. Не важно, где они останавливались на ночлег, не важно, как тяжело им приходилось, она всегда подолгу смотрела на звезды. Иногда казалось, Аэрис понимает, о чем они говорят.
Трущобы под Плитой почти не изменились. Те же груды мусора, кривые улочки, яростно пищащие, но уже порядком исхудавшие крысы. Без людей здесь нечем особо поживиться, но еще на пару поколений алчных грызунов, возможно, хватит.
Клауд сворачивает на знакомую улицу.
Воспоминания всплывают одно за другим — покрытые пылью, но по-прежнему яркие. С этим местом у Клауда многое связано: хорошего и скверного поровну. Здесь он исцелился от геостигмы, здесь же в последний раз видел Аэрис и Зака. Интересно, растут ли еще тут цветы?
Тяжелые двери поддаются не сразу. С тех пор, как Аэрис ушла, вряд ли кто-нибудь позаботился смазать их петли, и, наверное, это вообще единственные двери в Мидгаре, не снабженные механизмом автоматического открывания при приближении человека. Мысль о том, как бы выглядела церковь с отъезжающей в сторону, как во всех мидгарских барах, дверью, заставляет Клауда улыбнуться. Нет уж, пусть все будет, как есть. Аэрис здесь нравилось.
Приходится подналечь на деревянные створки, чтобы те, протестующе скрипнув, наконец открылись. Клауд переступает порог и замирает на месте.
Цветы по-прежнему любят церковь. Разноцветный ковер, которым они укрывают старый дощечатый пол, кажется, даже чуть разросся. На его краю сидит маленькая девочка. Она вскакивает, когда двери скрипят, пропуская Клауда.
- Кто здесь?
Клауд не знает, что ответить. Откуда в церкви разрушенного города взяться девочке? Почему она одна, что ей тут нужно? Вопросов целая куча, но задать ни один из них Клауд не успевает — сверху, из провала в крыше, хлопая закованными в броню крыльями, на девочку пикируют длинноклювые птицы.
Вот сейчас рефлексы работают на «отлично»: ни мига промедления, ни тени сомнений. Клауд срывается с места, выхватывая из-за спины меч, и первым же ударом сносит голову одной из тварей. Подхватывает девочку на руки, уклоняется от мелькнувшего рядом острого клюва и следующей атакой рассекает второй птице грудь. Меч проходит броню легко, не задерживаясь. Птица кричит, заваливаясь на бок. Следом за ней отправляются еще двое. Клауд бьет быстро и точно: ни одна из тварей не хлопает переломанными крыльями, отчаянно пытаясь взлететь и снова атаковать. Все они были мертвы еще до того, как их тела коснулись пола.
Клауд научился убивать с одного удара.
Когда все заканчивается, единственное, что он слышит в наступившей тишине, это биение собственного сердца. Четкий и громкий ритм жизни.
Девочка у Клауда на руках начинает ерзать, пытаясь освободиться, и он опускает ее на пол.
- Не бойся, я не причиню тебе вреда.
Ему хочется верить, что она не сочтет это ложью. По крайне мере, меч за спину он уже убрал.
Девочка боязливо отступает на шаг. Видно, что она все еще напугана, хотя и старается не показывать виду. Головы она не поднимает, только мнет в пальцах свое длинное, похожее на маленькую рясу платьице.
Клауд не знает, что дальше делать. Сражаться больше не с кем, а в общении с детьми он никогда особых талантов не выказывал.
- Меня зовут Клауд, - говорит он первое, что приходит в голову.
Девочку, судя по всему, это нисколько не впечатляет. Клауд уже собирается спросить, наконец, кто она и что здесь делает, но опять не успевает.
- У... у тебя кровь, - несмело произносит девочка.
Клауд смотрит на свои руки. Они красны по локоть, кровь срывается с пальцев густыми, тягучими каплями, но прежде чем они долетают до пола, видение исчезает. Остается только ощущение, что по шее куском льда провели.
- Это не моя, - успокаивает девочку Клауд, быстро стирая брызги на запястье и надеясь, что она не заметит, как дрожат его пальцы.
- Это хорошо. Спасибо, Клауд. Я сделаю тебе подарок.
Клауд не успевает даже открыть рот, как девочка уже бежит к цветам, ловко перепрыгивая через валяющиеся на полу рассеченные туши птиц. Вид крови и попавшаяся под ноги отрубленная голова, ее, похоже, нисколько не смущают.
И есть в этом что-то неправильное. Исковерканное, недетское.
- Кто ты такая и что здесь делаешь? - резко спрашивает Клауд. Эта девочка больше не кажется ему той, кто нуждается в защите. - Здесь уже давно никто не живет.
- И в мертвом городе есть жизнь, Клауд, - беззаботно смеется девочка. - Ты ее просто не замечаешь. Вот, смотри, - она подбегает к нему и, задрав голову, чтобы встретиться с ним взглядом, протягивает ему синий цветок.
У нее глаза Сефирота.
Клауд слышит, как реальность лопается с оглушающим треском, как разбитое зеркало.
Девочка продолжает говорить, ее пухлые губы растягиваются в такой знакомой улыбке, от узких зрачков не отвести взгляда. Клауд смотрит в них, как зачарованный.
- … кажется, ты меня не слушаешь.
Звуки возвращаются, будто из ушей вытащили вату.
- Что?
- Я сказала, что меня зовут Уна. Но у тебя было такое лицо, как будто ты чудовище увидел. Я похожа на кого-то, кого ты знаешь?
Клауду хочется спросить «откуда у тебя эти глаза?», но вместо этого он качает головой.
- Что ты здесь делала, Уна?
- Собирала цветы, конечно же, - ее голос становится чуть насмешливым, словно Клауд - маленький ребенок, а она объясняет ему очевидные вещи.
Не улыбайся так, едва не просит Клауд. Только не так, как он.
- Одна?
- Нет, мы приехали сюда с Найтом, он просто оставил меня ненадолго. Здесь растут особенные цветы, Клауд, ты знаешь? Вот, возьми.
- А ну отойти от нее! - раздается от дверей напряженный голос. - У меня есть оружие.
- Найт, - радостно подпрыгивает Уна. - Прекрати нести ерунду, этот человек спас меня от этих ужасных птиц, - она тычет пальцем в то, что осталось от ее обидчиков, а затем, аккуратно приподняв подол своего платья, бежит к мужчине в дверях.
Клауд оборачивается.
У Найта точно такая же, как у Уны, одежда и теперь Клауду хорошо видно, что это действительно темно-коричневая, перехваченная металлическим поясом ряса. В одной руке Найт держит до боли знакомое ружье. Такие выдавали всем солдатам регулярной шинровской армии.
- Если ты должен был охранять ее, - кивает Клауд на девочку, - то со своей задачей ты не справился.
- Тебя это не касается, чужак, - грубо бросает Найт.
- Прекрати немедленно, - одергивает его Уна. - Нам пора уходить, Клауд, но мы еще встретимся. У тебя есть вопросы, на которые ты хочешь найти ответы. А мы могли бы тебе помочь.
Двери натужно скрипят, выпуская гостей, а затем в церковь снова возвращается безмолвие.
- Хм. Вопросы, значит. Как интересно, - говорит Сефирот.
Он сидит на скамье, закинув ногу на ногу и опираясь локтем на деревянную спинку.
- Не хочешь поговорить об этом?
Вместо ответа Клауд бросает на него яростный взгляд и, не произнеся ни слова, вылетает за двери.
Обратная дорога кажется длинней чуть ли не вдвое.
Мидгар не хочет его отпускать. Конечно, хитросплетения местных переулков Клауд не знает, но все же дорогу от церкви Аэрис до окраины города помнит наизусть. Но там, где должен быть поворот, оказывается тупик, а на нужном перекрестке не четыре, а три дороги. Клауд мотает головой, жмурится и трет глаза. Дополнительной дороги не появляется. От былого величия Мидгара остался лишь обугленный покореженный скелет, но он все так же жаден до чужой жизни; он сворачивает паутину улиц — с хрустом ломающихся костей, с испуганным писком разбегающихся крыс.
Клауд кружит по городу, как загнанный в клетку пес. Фенрир неодобрительно рычит, поднимая из-под колес облачка осевшей золы и вдавливая в просевший асфальт попадающийся на дороге мусор. Солнце жарит так, что, кажется, еще чуть-чуть, и затылок Клауда начнет плавиться. Виски ломит от нарастающей боли.
Когда очередной изгиб улицы приводит к новому тупику, Клауду кажется, что он слышит рядом чье-то снисходительное хмыканье. На грани слышимости, нереальное, несуществующее. Знакомое до поднимающихся на затылке волос.
Но Клауд не собирается сдаваться.
Это всего лишь город. Мертвый и алчный Мидгар, Клауд был здесь не раз и всегда уходил тогда, когда сам того хотел. Одного лабиринта черных от копоти, опустевших улиц недостаточно, чтобы его удержать.
Он хлопает Фенрира по горячему боку, как ездового чокобо, и выворачивает на широкий проспект. Когда-то он выводил прочь из города, а сегодня упирается в высокую, чудом сохранившуюся бетонную стену. Стену без копоти и гари и без единой царапины.
Если нельзя иначе, всегда можно прибегнуть к старому, как мир, способу: идти напролом.
Клауд останавливает байк перед стеной, спрыгивает на землю и достает из-за спины меч. Пробегает пальцами по слотам с материей. Один удар усиленной Фирой, и стена плавится, стекая вниз черными маслянистыми ручьями. За ней пустынная равнина. Чтобы удержать Клауда, у Мидгара не осталось сил.
Судя по реву двигателя, плотная выжженная земля нравится байку куда больше, чем зыбкий, оплавленный асфальт города. Он несется вперед, рассекая дрожащий от жары воздух, и Клауд рад бы ехать так вечность, но после стольких вынужденных кругов по Мидгару брюхо Фенрира опустело раньше положеного. Хочешь, не хочешь, а заезда на заправку не избежать. Одна такая попадается уже на подъезде к Эджу.
Клауд сворачивает на стоянку и глушит двигатель.
Мальчишка-заправщик подозрительно косится на то, как он принимается по очереди выворачивать свои карманы, а затем, не найдя там ничего подходящего для оплаты, слезает с байка и идет к нему. Рукоятка огромного меча за его спиной недвусмысленно намекает, что шутить с этим парнем, пожалуй, не стоит, хотя в остальном он не выглядит, как бандит с большой дороги. И это хорошо, потому что их сейчас и без того развелось, как блох на бездомном псе. Каждый норовит урвать чужой кусок, приложив к этому минимум усилий.
- Ветер в карманах, да? - хмыкает заправщик, когда Клауд оказывается достаточно близко, чтобы его услышать.
Тот сбавляет шаг и замирает на месте, будто заданный вопрос лишает его стимула двигаться дальше. Растеряно чешет в затылке и, наконец, решив признать очевидное, разводит руками.
- Я мог бы что-нибудь сделать для вас, - предлагает он. - В качестве платы за топливо.
- Ну, грядки нам ты вряд ли окучивать будешь. Не похож ты на сельского жителя.
Клауд вынужден нехотя кивнуть.
- Меч твой?
С языка чуть было не слетает «нет, моего друга», но Клауд лишь кивает в ответ. Мальчишка-заправщик бросает внимательный взгляд на торчащую за плечом Клауда рукоять.
- Тяжеленный поди?
- Я привык.
- Ну да, ну да. Если он у тебя, не как украшение, то, думаю, найдется у нас для тебя подходящая работенка.
Клауд молча достает меч и, вытянув его перед собой, заставляет рукоять крутануться вокруг запястья, а затем снова лечь в ладонь. Широкое лезвие ловит в полете солнечные лучи, на миг само становясь солнцем.
Мальчишка восхищенно присвистывает.
- Эй, пап! - кричит он через плечо. - Кажется, мы решили проблему с этими чертовыми тварями.
Старый, увитый высохшими корнями растений камень крошится под тяжелыми сапогами, когда Клауд взбирается по склону, цепляясь руками за удобные выступы.
Судя по описанию заправщика, монстры, которые совершают разорительные набеги на его и без того скудные посевы, выглядят, как огромные, в человеческий рост гусеницы, и Клауд знает кое-кого, похожего на это описание. Во время беготни по всей Гейе чего только не навидался на разных континентах. Если он прав, то эти гусеницы-овощееды пережидают дневную жару где-то здесь, среди редких скал. Было бы неплохо отыскать их логово до того, как сядет солнце, тогда и возиться придется меньше.
Но Клауд не торопится. Может, дело в одуряющем пекле, которое выжигает само желание двигаться, а, может, он просто не хочет, чтобы все закончилось так быстро. Потому что пусть самую малость, пусть ненадолго, но это напоминает ему те дни, когда он знал, куда идти и за что сражаться.
Впервые Клауд поднимает голову к небу, когда решает устроить короткий привал. Его безрукавка промокла на спине и подмышками; плотный воротник, которым она охватывает горло, теперь похож на удавку. Клауд отягивает его, усаживаясь на небольшой валун в тени дерева с изогнутым стволом и раскидистой кроной. Вытирает со лба пот и смотрит на спускающееся к горизонту солнце. Жара быстро спадает, будто кто открыл дверцу громной духовки, в которой Клауд жарился с самого утра.
Вода, что дали ему хозяева заправки, сейчас как нельзя кстати. Клауд достает из сумки бутылку, отвинчивает крышку и разом осушает больше половины.
- Ты всегда был ненасытным, ты знаешь? - спрашивает знакомый голос.
Клауд закрывает глаза, позволяя себе почувствовать, как прохладные серебрянные пряди обвивают его плечи, добираются до шеи и гладят кожу под подбородком.
- Это неправда.
- Неужели? - мягко усмехается Сефирот.
Даже через ткань безрукавки Клауд чувствует его холодные, затянутые в кожу перчаток пальцы. Слишком реальные для иллюзии прикосновения или просто иллюзия, слишком похожая на реальность?
- Тебе всего было мало, - Пальцы Сефирота ползут вверх по спине Клауда, замирают ненадолго под затылком, а затем принимаются осторожно его массировать. И прежде чем Клауд понимает, что делает, он уже откидывает голову назад, в знакомые холодные ладони. - Мало воспоминаний, мало дружбы, мало сражений. И меня, Клауд. Меня тебе тоже всегда было мало.
- Тебя больше нет, - шепчет Клауд, плотнее смыкая веки. - Все кончено.
Он никогда не слышал, как смеется Сефирот, и потому не уверен в том, что слышит сейчас, но, кажется, это действительно смех. Негромкий и недолгий, чуть с хрипотцой. Усталый.
- Я уже говорил, что ты ненасытный? Я мог бы раствориться в Лайфстриме еще тогда, когда ты убил меня в первый раз. Раствориться безвозвратно. Но ты не был готов меня отпустить. Ни тогда, ни сейчас.
Клауд мотает головой.
Он не согласен, он хочет сказать, что это ложь. Не может быть, чтобы он был виноват во всем том, что ему и его друзьям пришлось пережить. Он ведь просто хотел всех защитить.
Но слова будто прилипают к нёбу, склеивают губы. А Сефирот продолжает говорить, и его ладони медленно перемещаются на виски Клауда, накрывают, надавливают слегка, а затем осторожно, едва касаясь опущенных век, закрывают глаза.
- Хочешь знаешь, почему Дженова не убила тебя, Клауд? У нее ведь было столько возможностей. Уверен, ты понимаешь: дело тут не только в везении.
Спасительная прохлада чужих ладоней исчезает, и на лицо Клауда снова падают лучи заходящего солнца. Он невольно жмурится, закрывая глаза рукой и пытаясь разглядеть сквозь ресницы светящуюся ровным матовым светом фигуру обошедшего его сбоку Сефирота.
- У нее не было шанса, - неуверенно произносит Клауд.
- Это у тебя не было шанса, - усмехается Сефирот. Солнечные лучи проходят сквозь него, как сквозь туман, наполняя светом, окрашивая золотом. - Ты идеальная марионетка, Клауд. Марионетка, которая будет воскрешать меня всегда, пока бьется ее сердце.
Клауду хочется смеяться — сипло и горько, захлебываясь сухим кашлем. С тайной надеждой на то, что каждый его следующий вдох станет последним. Может, боги Древних и были жестоки — настенные фрески в их храме служат лучшим тому подтверждением — но теперь Клауд точно знает: по сравнению с Сефиротом, их жестокость не более, чем детские шалости. Потому что убивать, не сделав ни единого удара, они не умели. А Сефирот владеет этим искусством в совершенстве.
Когда вокруг внезапно темнеет, кажется, что погасло солнце. Спустя миг Клауд понимает, что кольцо тьмы, в котором он заперт, трещит и стрекочет. В следующее мгновение его меч вылетает из ножен, и в плотной стене окруживших его огромных гусениц появляется брешь. Еще пара движений, перекат, скользящий рубящий удар, и под ноги падают туши еще двух тварей. Судя по их жвалам, обедать они предпочитают не только овощами с местных огородов.
Гусениц больше, чем Клауд предполагал. В упавших на скалы сумерках они передвигаются быстрее и атакуют сразу скопом. Клауду приходится вертеться, как волчку, чтобы не получить удар в спину. Твари оттесняют его к обрыву. Заставить их отступить никак не получается: последние лучи солнца слепят глаза, не давая сфокусировать взгляд и оценить, с какой стороны лучше атаковать.
А затем Клауд пропускает удар слева, и мир летит кувырком. Ненадолго кажется, что на этом все и закончится - вот так глупо и несуразно, но когда рука Сефирота хватает сорвавшегося со скалы Клауда за запястье, это настолько правильно, что тот даже не думает удивиться. Просто смотрит на черную кожу перчаток, поднимает взгляд до локтя, плеча и шеи и, наконец, впервые за то время, что прошло с их последней битвы, встречается с Сефиротом глазами.
Его собственное отражение в узких кошачьих зрачках выглядит донельзя растерянным.
- Ты не мог... - только и может выдавить Клауд. - Ты всего лишь иллюзия!
- Я ведь уже говорил, - чуть укоризненно тянет Сефирот, - пока жив ты, живу и я. А в свои иллюзии ты веришь сильней, чем тебе самому кажется. И мне этого вполне достаточно. Ты делаешь меня реальным, Клауд. Ты возвращаешь меня сюда снова и снова. Ну что за лицо? Неужели ты не рад этому? Я могу отпустить руку, если хочешь.
И, наверное, это было бы самым лучшим решением, но разве для них двоих когда-нибудь все было настолько просто?
(продолжение в комментариях)
Автор: Eishi
Фандом: Final Fantasy VII
Пейринг: Сефирот/Клауд, Руд/Рено
Направленность: слэш
Рейтинг: R
Жанр: adventure, action, AU
- 1 -
читать дальше- Ну что за мерзское пойло, - морщится Рено и заказывает себе вторую порцию. - И они охерели столько драть за выпивку! У нас тут кризис, если что.
Руд неопределенно пожимает плечами и делает глоток из своей пузатой кружки.
Два часа. Они сидят здесь два проклятых часа.
Ну ладно, час и — Рено косится на электронное табло — пятьдесят три минуты. Пятая часть турковской рабочей смены! Обычно Рено успевал сделать за это время очень много полезных вещей: испортить жизнь какому-нибудь неугодному корпорации типу, выпотрошить автомат с пончиками возле кабинета босса, потерять, найти и снова потерять Ту Самую Деталь для очередной собираемой Рудом бомбы, облиться кофе, облить кофе кого-то, получить выразительный взгляд от начальства, заправить рубашку в штаны и выдернуть ее, едва начальство скроется за углом, подколоть Елену, получить от Елены локтем в живот, обидеться, уйти к Руду и, возможно, повторить весь список еще раз.
Много, очень много полезных и нужных дел.
А единственное, что Рено сделал за сегодняшний вечер, так это выдул черт знает сколько мидгарского пива, которое, судя по вкусу, разливают прямо тут, под барной стойкой, и утопил в нем три пакетика пересоленых орешков. А Руд, между прочим, до сих пор сидит с первой порцией и прикончил едва ли половину. И ведь ни в одном глазу!
У Рено булькает в животе.
- Жрать хочу, - говорит он Руду.
Тот молча пододвигает к нему потрепанное, с загнутыми уголками страниц меню.
Рено смотрит на Руда так, словно тот лично отобрал у него последний кусок.
- Угробить меня хочешь? Мне тут на ботинок полчаса назад уже хлопнулась котлета и порция картошки, которую невозмутимо собрали и понесли к клиенту. Еда в герметичной упаковке, чувак. Только она спасет мир.
- Еще орешков? - предлагает Руд.
В ответ Рено швыряет в него одним, но Руд ловит его на лету и, закинув в рот, продолжает делать вид, что пьет пиво.
Рено со стоном роняет голову на раскрытое меню. Жесткие пластиковые листы холодят лоб, и это можно было бы счесть приятным, если бы вдобавок от них не несло чем-то тошнотворно кислым.
- Сколько еще нам тут торчать? - бубнит Рено в меню.
- Сколько нужно, - отвечает Руд своей кружке. - Неприкасаемые ни от кого не скрываются. Надо просто подождать.
- Так в том и дело, черт возьми! Подождать! Я тут сам быстрей загнусь, пока дождемся хоть кого-нибудь, дзо-то!
Вместо ответа Руд прикрывает глаза и откидывает голову на спинку потрепанного диванчика, который они оккупировали еще два часа назад. Правый угол от входа; как еще несколько таких же, их столик отгорожен от общего зала отвратительными, похожими на сморщенные водоросли шторками, призванными создать эффект уединения. Плевать Рено хотел на эти дешевые уловки, но отсюда удобней всего следить за входом.
А потому они с Рудом хлещут щедро разбавленное пиво и ведут задушевные беседы с меню и кружками.
Рено думает, что еще немного, и он свихнется. От сигаретного дыма, плотным слоем висящего в воздухе, дерет горло, жрать хочется все сильнее, а зад уже давно плоский, как юмор начальства.
- …очередное снижение уровня подачи энергии в городе, - вещает диктор с экрана под потолком.
Словно в подтверждение его слов свет в баре тухнет. Рено резко выпрямляется.
- Дверь, - коротко бросает Руд.
- Не вижу, - сквозь зубы шипит Рено, вглядываясь в темноту. Глазам нужно время, чтобы привыкнуть, а времени у них как раз и нет.
Посетители начинают гудеть, как подстанция мако-реактора, но в следующую секунду зажигаются лампы, и бар снова тонет в рассеянном блекло-желтом свете.
- …рация Шинра по-прежнему отказывается брать на себя ответственность за случившийся три года назад инцидент, который повлек за собой почти полное разрушение Мидгара, и как следствие, неизбежный энергетический кризис. Миллионы сотрудников потеряли работу. Это вызвало волну самоубийств среди населения, тем самым...
- У босса явно не хватает денег заткнуть прессу, - хмыкает Рено, быстро оценивая, не появились ли в баре под шумок новички. - Раньше что ни день, то «вознесем хвалу нашему светлейшему Президенту, он кормит нас и защищает!» Стадо тупоголовых баранов. У меня никого, - добавляет он, делая вид, что выискивает глазами официантку.
Руд коротко кивает. В той части зала, за которой он следит, тоже без изменений.
Рено закидывает руки за голову и пялится в пласты качающегося над столом сигаретного дыма. Горло саднит, и хочется сделать уже хоть что-нибудь, только бы не торчать тут еще несколько часов. Рено точно знает, что ни терпения, ни предела растяжимости мочевого пузыря у него на такой подвиг не хватит.
Потревоженные перебоем со светом посетители снова впадают в подобие сезонной спячки. Официантки вяло переплывают от столика к столику, собирая и расставляя заказы, бармен в десятый раз протирает один и тот же стакан, а диктор на экране моргает так медленно, что, кажется, и не открывает глаз вовсе.
У Рено начинается мигрень.
И где эти засранцы Неприкасаемые? Где хотя бы какой-нибудь тощий прыщавый пацан с восторженного горящими глазами и кипой агитационных листовок? Босс сказал, что здесь их пруд пруди, но за два часа в этом провонявшем дешевым пивом баре не появилось никого похожего.
- Слушай, а не проще выйти на улицу и поорать, что вот мы тут хотим вступить в их ряды и вообще верим в Возрождение, или как там они эту херь называют? - зевает Рено. На очередную порцию принесенного пива он смотрит с нескрываемым ужасом.
- Воссоединение, - поправляет Руд. - Нет, нельзя. Это вызовет ненужные подозрения.
- Уроды, - Рено рывком подтаскивает к себе большую бочкообразную кружку. Часть пива выплескивается на стол. - И пиво тут дерьмовое. И все они уроды.
- Идешь по второму кругу.
- Да знаю я!
Руд невозмутимо поправляет свои очки. Какой от них толк в полутемном баре, Рено понятия не имеет, но Руду, наверное, виднее, раз не стал их снимать.
Еще с полчаса они сидят молча. Слушают местные сплетни и слухи, жалобы на тяжелые времена, безработицу, перебои с электричеством и тому подобное. Отдельной статьей идет ненависть ко всей Корпорации Шинра в целом и к ее бывшему Президенту, в частности. Быстро же все забыли, что построить новый город недалеко от Мидгара за такой короткий срок удалось лишь благодаря запасам энергии из разрушенных мако-реакторов.
А потом появилась эта троица, и все завертелось по-новой. Страйф, как оказалось, навыков не растерял, да и остальные не подкачали. Та еще заварушка вышла. Злополучный контейнер с клетками Дженовы до сих пор Рено в кошмарах снится.
И еще этот дождь. Панацея с небес на головы идиотов. Казалось бы, что еще нужно зараженному геостигмой? Выйди на улицу, и будет тебе счастье в виде бесплатного исцеления. Так ведь нет. Попрятались по углам, как гордящиеся сломанными резцами крысы. Возвели свою ущербность в ранг дара свыше, слепили из грязи новую религию. Вот только слишком многого они недоговаривают, эти Неприкасаемые.
Была бы обычная кучка фанатиков, и черт бы с ними. Но у них есть то, чем еще недавно обладала только Корпорация. Новый источник энергии.
А Руфус Шинра не из тех, кто позволит кому-то еще наживаться на том, что он считает только своим.
Раздраженно шипя, Рено трет пальцами виски. Кажется, что голова набита ватой, а последний глоток пива уже запустил цепную реакцию.
Рено поднимается и говорит:
- Пойду отолью.
Руд кивает.
В туалете горит всего одна тусклая лампа, но этого вполне достаточно. В конце концов, расстегнуть штаны можно и в темноте.
В углу, у писсуара, глухо чертыхаясь, возится со своим ремнем какой-то парень.
- Чтоб я еще раз оказался в этой дыре, - Рено останавливается рядом и расстегивает ширинку.
- Врут они, что это мидгарское светлое, - ворчит себе под нос парень. Ему наконец удается справиться с ремнем. - Я его пробовал как-то, совсем другой вкус. А то пойло, что тут наливают, где-нибудь в подвале сами же и делают.
- Ага, - кивает Рено. - Уроды, дзо-то.
Парень усмехается и, застегнувшись, хлопает его по плечу.
- Ну бывай.
У него ледяная рука. Рено передергивает, когда чужая ладонь задевает его шею.
Мысль о том, что он не видел этого парня в баре, приходит секундой позже.
Проклятье, все-таки проглядели!
- Эй! А ну стой!
Рено срывается с места, едва успев застегнуть штаны, но мир внезапно становится слишком шатким, чтобы держаться на ногах. От падения спасает только ближайшая стена.
Парень скрывается за дверью, даже не обернувшись.
Рено рычит и делает два нетвердых шага. Перед глазами плывет, в голове бьют барабаны. Еще шаг, и он вываливается из уборной, врезаясь носом прямо в Руда.
- Парень... вышел раньше... куда?
- Сбежал, - Руд держит Рено за плечи, не давая тому упасть. - Похоже, проскочил в бар, когда вырубился свет. Думаешь, он из этих?
- Да откуда мне... - Рено зажимает себе рот ладонью, пытаясь унять приступ тошноты. - Он что-то со мной сделал, дзо-то!
- Уверен, что это не пиво?
- Руд, - говорит Рено, вися у того на плече. Серьезно так говорит. Со стремительно сереющим лицом. - Меня сейчас вырвет.
Кажется, Руд успевает сказать «только не на меня», а потом все вокруг кружится, и Рено падает в темноту.
- 2 -
Тифа спит чутко. Пройти мимо ее комнаты по коридору так, чтобы она не проснулась, - мастерство, которое Клауд осваивал не один месяц.
Дышать медленно и ровно, не делая пауз между вдохом и выдохом; ступать мягко, но уверенно. Возле двери Тифы по максимуму приблизиться к противоположной стене, иначе угодишь ногой на скрипучую доску пола. Клауд уже давно собирается ее починить, но руки все не доходят.
Дальше легче, но расслабляться еще рано.
В прошлый раз Клауд наткнулся на вышедшего посреди ночи в туалет Дензела. В позапрошлый — наступил на брошенную Марлин игрушку и чуть не свернул себе шею, слетев вниз по лестнице. Ну и ясное дело, всех перебудил. Дом с детьми та еще полоса препятствий.
Но, к счастью, сегодня все тихо. Клауд без помех добирается до лестницы, спускается на первый этаж.
На барной стойке лежит вчерашняя газета и кипа неоплаченных счетов. Часы на стене слабо мерцают неоновыми цифрами.
Клауд выходит в предрассветный сумрак, осторожно прикрывая за собой дверь. Влажный туман тут же липнет к коже, скользит языком по щекам и открытой шее. Клауд невольно вздрагивает.
Слишком знакомые прикосновения.
Так похожие на... Те, что уже не вернуть.
До гаража идти всего ничего. Складывающиеся вдвое подъемные ворота безбожно скрипят. Клауд клянется себе, что если никого сейчас не разбудит, то сегодня же хорошенько их смажет. Словно слыша это его обещание, ворота снисходительно затихают. Клауд ныряет внутрь и, нащупав на стене выключатель, щелкает тумблером. Лампы под потолком зажигаются с явной неохотой.
В их ярком, безжизненном свете Фенрир похож на застышего перед прыжком волка. Клауд подходит ближе, проводит ладонью по его гладкой холодной металлической шкуре. Там, за стальными боками, ждет своего часа остановившееся сердце.
В этом они с Фенриром похожи, думает Клауд. Он уже давно не слышит, как бьется его собственное.
Но если байк оживает, стоит лишь хозяину оказаться на нем верхом, то с самим Клаудом не все так просто.
Он пытался быть, как все. Действительно пытался. Поначалу это казалось таким пустяком - дышать, улыбаться, развозить заказы, заботиться о Тифе и детях, делать множество повседневных дел. Просто жить, в конце концов. Клауд думал, что все закончилось тогда, вместе с исцелением от геостигмы. Думал, что, наконец, обрел покой и дом.
Позволил себе в это поверить.
Наивный.
- Ты скучал по мне, Клауд, - Слова хрустальные, звенящие. Режущие. - Я знаю.
Он совсем не изменился.
Наверное, должны были сработать рефлексы: нужно было вскочить, потянуться к мечу, крепче сжать его рукоять. Возможно, стоило как минимум обеспокоиться за свой рассудок или сделать что-то еще, но, господи, все, что Клауд мог, это думать — а Сефирот и вправду совсем не изменился. Тот же голос, та же снисходительная усмешка и спокойное, прирученное безумие где-то в глубине глаз.
Той ночью Клауд так и не смог уснуть. И следующей тоже. И следующей, и следующей... А потом Тифа чуть ли не силой заставила его выпить снотворное.
И Сефирот больше не приходил.
До сегодняшнего утра.
Должно быть, Клауд и правда сходит с ума. По крайней мере, он хочет в это верить, когда полупрозрачные, будто светящиеся изнутри мягким матовым светом ладони Сефирота закрывают ему глаза. По шее скользит невесомая серебряная прядь.
- Уходи, - шепчет Клауд. - Прошу. Тебя здесь больше нет. Я убил тебя.
Сефирот смеется — грустно и беззвучно.
- Ты себя переоцениваешь, - произносит он.
Клауд закрывает глаза, опускается на колени перед байком и прижимается лбом к топливному баку. Ледяной бок Фенрира позволяет отвлечься, убедить себя, что все это не более чем плод разыгравшегося воображения. Клауд не знает, сколько времени он проводит так, стоя на коленях рядом со своим байком в холодном гараже, но в реальность его возвращает голос Тифы.
- Клауд? Клауд, что случилось? Ты в порядке?
В ее голосе звучит тревога пополам с настороженностью. Она заботится о нем, напоминает себе Клауд. Он благодарен ей за это, но Тифе не нужна его благодарность. Она хочет того, что Клауд не в силах ей дать.
Они пытались начать все с начала. Перечеркнуть прошлое, увидеть и принять друг друга такими, какими их сделали прошедшие годы. Были долгие вечера на двоих, так и не начавшиеся разговоры и оседавшее в легком вине одиночество.
Была ночь, которую ни один из них не хотел вспоминать. Потому что Тифа не должна была услышать чужое тихое, произнесенное на выдохе имя. Но услышала.
- Все в порядке, - Клауд мотает головой, оглядывается. Кроме них с Тифой в гараже никого. - Я, наверное, не заметил, как задремал здесь.
Тифа неодобрительно поджимает губы.
- Снова не спал всю ночь?
Клауд неопределенно передергивает плечами.
- Ты не выпил снотворное.
Трудно оспаривать очевидное. Клауд и не пытается.
Тифа вздыхает и заходит внутрь, опуская за собой металлические ворота. Присаживается на стоящую в углу пустую канистру.
Позади нее из стены выходит Сефирот. Его волосы шевелятся, будто живые: заползают на плечи Тифы, обвивают ее шею, сворачиваясь в петлю.
Клауду кажется, что он снова в заснеженных горах, на той миссии, где он познакомился с Заком. В венах будто лед, пальцы отказываются слушаться, и каждый глоток воздуха похож на пытку иглами.
- Не надо, - он отворачивается, пытаясь найти что-нибудь, на что можно отвлечься. Один из боковых отделов Фенрира откидывается с сухим щелчком, обнажая четыре клинка. Клауд достает один из мечей, принимаясь бездумно водить ладонью по широкому лезвию. - Я не хочу больше.
Тифа непонимающе смотрит на него. Серебряная удавка на ее шее затягивается все туже.
- Мне кажется, от снотворного у меня галлюцинации.
Сефирот насмешливо выгибает бровь.
- Ты... Что ты видишь? - спрашивает Тифа.
- Или кого? - улыбается Сефирот.
- Ничего особенного, - не отрывая взгляда от лезвия меча, бросает Клауд. - Так, всякое.
Тифа внезапно начинает кашлять, хватается за горло, как будто ей не хватает воздуха. Петля полупрозрачных серебряных волос врезается ей в шею, и Клауд видит, как кожа рядом с натянутыми прядями начинает стремительно синеть.
- Прекрати!
- Она знает, что ты лжешь.
Удавка разворачивается, как уползающая змея, и Тифа снова может дышать.
- Извини, - говорит она растеряно. - Я, видимо, немного простыла вчера. Дензел забыл закрыть окно в баре.
- Она это заслужила.
- Нет, - резко обрубает Клауд и ловит очередной непонимающий взгляд Тифы. - То есть, извини, тебе, наверное, нужно прилечь и отдохнуть. Я присмотрю сегодня за баром.
- Об этом я и хотела поговорить.
Тифа делает глубокий вдох, на секунду задерживает дыхание и шумно выдыхает. Как всегда при принятии какого-нибудь важного решения.
- Ты знаешь, дела в последнее время идут неважно, - говорит она. - Заказов все меньше, людям попросту нечем платить за наши услуги. Корпорация Шинра делала ужасные вещи, я знаю. Она убивала планету. Но все те люди, которые потеряли работу, когда она была разрушена... Им не объяснить, что это было правильно.
- А было ли? - насмешливо интересуется Сефирот и отступает, растворяясь в стене.
Клауду хочется закричать, но он лишь сцепляет зубы, заставляя себя сосредоточиться на словах Тифы.
- Вчера пришли новые счета. Не думаю, что мы сможем открыть бар, в котором не будет ничего, кроме воды. Я не знаю, что делать, Клауд, - в ее голосе, наконец, прорывается отчаяние. - Я думала, что, может, нам удастся продать что-нибудь, но кому нужна старая мебель или посуда...
Клауд молчит. Он хочет помочь, но кроме байка и пятнадцати свидетелей его битв и поражений, у него ничего нет.
Напряженное молчание колет лицо жесткой шкурой, нетерпеливо переминается с лапы на лапу. Давит.
Наконец, Тифа не выдерживает:
- Я знаю, твои мечи много для тебя значат, но... Они тебе больше тебе не нужны, Клауд. Больше не нужно драться. И, может...
- Нет, - жестко отрезает Клауд. Руки непроизвольно сжимаются в кулаки, и ему приходится сделать над собой усилие, чтобы заставить их разжаться. - Даже не проси.
- Но...
- Нет, Тифа.
Клауд возвращает меч в боковые ножны, позволяя Фенриру спрятать их внутри себя.
В гараже сразу становится нестерпимо душно. Воздух дерет горло, выжигает легкие.
- Я найду деньги, не волнуйся.
Клауд проводит ладонью по боку байка, будто гладя огромного спящего зверя, и заводит двигатель.
- Марлин и Дензел уже, наверное, проснулись. Присмотри за ними, пока меня не будет, а то они опять подерутся из-за тарелки хлопьев.
Тифа молча кивает. Поднимается, подходит к воротам и, подняв их, отступает в сторону. Утренняя сырость вползает в гараж, липнет к стенам. Клауд чувствует ее прохладные пальцы на своем лице.
- Только возвращайся, - беззвучно, одними губами шепчет Тифа.
Клауд ее не слышит.
- 3 -
Несущаяся навстречу мокрая после дождя трасса под колесами байка похожа на блестящую черную ленту. Она тянется через весь город, но только здесь, за его пределами, по-настоящему оживает. Фенрир мчится, рыча и воя, и Клауду кажется, что он чувствует его восторг. Ветер бьет в лицо, срывая дыхание, вытесняя из головы все лишнее, наносное. Сейчас Клауд не думает о Тифе, не помнит ни о Дензеле, ни о Марлен, и даже воспоминания о Сефироте ненадолго тускнеют, проваливаясь в заполнивший разум белесый туман.
Но бесконечных дорог не бывает. Только те, что замкнуты в кольцо.
Для Клауда финиш всегда на старте.
Когда трасса сменяется недружелюбной серой равниной, уже почти рассвело. Клауд останавливается и некоторое время, не выключая двигатель, смотрит через плечо назад, на Эдж.
Город укрыт паутиной проводов, ему трудно дышать. Среди его домов и улиц Клауд всегда чувствует себя, как в клетке; не то, что сейчас - пустой, выхолощенный ветром и скоростью. В этой пустоте его спасение.
Тифа этого не поймет, и Клауду жаль, что он не помнит того перекрестка, на котором они пошли в разные стороны.
Он срывает байк с места и долго гонит вперед, по равнине, без какой-либо конкретной цели. Фенрир недовольно рычит, подпрыгивая на очередном камне, и Клауд выворачивает руль, чтобы обогнуть следующий. Чем дальше, тем больше их становится. Вскоре начинают попадаться крупные, будто вырванные из самого сердца лабораторий Шинра обломки, куски стен, оплавленные детали машин, сорванная черепица, и прежде чем Клауд успевает себя остановить, вдали показываются заросшие зеленью руины мако-реакторов.
Мидгар.
Город-легенда. Город-государство. Город-мир. Когда-то - притягивающий и ужасающий, сегодня - покинутый и полуразрушенный.
Клауд тормозит на склоне холма, не зная, зачем он сюда вернулся. В груди ноет знакомое, неотпускающее чувство - словно его зовут, словно здесь он нужен.
Когда-то давно так звала Дженова. С той лишь разницей, что ее зов был жестче и требовательней, заставлял терять над собой контроль. Клауд рад, что ее единственной целью было заполучить Черную Материю, а вовсе не избавиться от гоняющейся по всему миру за Сефиротом кучки авантюристов. Будь оно так, вряд ли кто-нибудь из его друзей выжил бы. Клауд вырезал бы всех, не моргнув и глазом, Дженове стоило лишь приказать. Мысль об этом заставляяет похолодеть.
Нет, все это в прошлом. Последний дождь Аэрис избавил Клауда от клеток-паразитов, стерев с его кожи черные пятна геостигмы. Как и многие другие, теперь он принадлежит только самому себе, но помимо освобождения от чужой навязанной воли, исцеление принесло немало растерянности. Спеша избавиться от страшной болезни, люди выходили под дождь, воздевали к небу руки, но, получив желаемое, до сих пор не могут понять, что с ним делать. Они сбиваются в кучи, как испуганные, потерявшие пастыря овцы. Им подарена новая жизнь, но ни один из них не знает, зачем она ему.
Кто даст цель, кто покажет дорогу?
Клауд снимает перчатки и проводит пальцами левой руки по тыльной стороне правой. Порой ему кажется, что он чувствует, как кожу щекотят так и не отпавшие марионеточные нити.
Чушь все это, говорит он себе уже через секунду. Встряхивает головой, натягивает перчатки и, ударив по газам, срывается со склона, оставляя за собой шлейф поднятой пыли и каменного крошева.
Улицы Мидгара пусты, как карманы нищего. Город смотрит на Клауда похожими на глазницы мертвецов окнами, гудит ветром в разбитых трубах, гоняет по земле обрывки каких-то бумаг, обугленные банки и прочий мусор. Поднявшееся солнце жарит спину и затылок, но только, когда показывается в прорехах между разрушенными зданиями. Когда-то мидгарцы не видели его вовсе — слишком высокими и плотными были постройки. Впрочем, на нижних секторах, под Плитой о небе и солнце могли только мечтать.
Аэрис мечтала, вспоминает Клауд. Не важно, где они останавливались на ночлег, не важно, как тяжело им приходилось, она всегда подолгу смотрела на звезды. Иногда казалось, Аэрис понимает, о чем они говорят.
Трущобы под Плитой почти не изменились. Те же груды мусора, кривые улочки, яростно пищащие, но уже порядком исхудавшие крысы. Без людей здесь нечем особо поживиться, но еще на пару поколений алчных грызунов, возможно, хватит.
Клауд сворачивает на знакомую улицу.
Воспоминания всплывают одно за другим — покрытые пылью, но по-прежнему яркие. С этим местом у Клауда многое связано: хорошего и скверного поровну. Здесь он исцелился от геостигмы, здесь же в последний раз видел Аэрис и Зака. Интересно, растут ли еще тут цветы?
Тяжелые двери поддаются не сразу. С тех пор, как Аэрис ушла, вряд ли кто-нибудь позаботился смазать их петли, и, наверное, это вообще единственные двери в Мидгаре, не снабженные механизмом автоматического открывания при приближении человека. Мысль о том, как бы выглядела церковь с отъезжающей в сторону, как во всех мидгарских барах, дверью, заставляет Клауда улыбнуться. Нет уж, пусть все будет, как есть. Аэрис здесь нравилось.
Приходится подналечь на деревянные створки, чтобы те, протестующе скрипнув, наконец открылись. Клауд переступает порог и замирает на месте.
Цветы по-прежнему любят церковь. Разноцветный ковер, которым они укрывают старый дощечатый пол, кажется, даже чуть разросся. На его краю сидит маленькая девочка. Она вскакивает, когда двери скрипят, пропуская Клауда.
- Кто здесь?
Клауд не знает, что ответить. Откуда в церкви разрушенного города взяться девочке? Почему она одна, что ей тут нужно? Вопросов целая куча, но задать ни один из них Клауд не успевает — сверху, из провала в крыше, хлопая закованными в броню крыльями, на девочку пикируют длинноклювые птицы.
Вот сейчас рефлексы работают на «отлично»: ни мига промедления, ни тени сомнений. Клауд срывается с места, выхватывая из-за спины меч, и первым же ударом сносит голову одной из тварей. Подхватывает девочку на руки, уклоняется от мелькнувшего рядом острого клюва и следующей атакой рассекает второй птице грудь. Меч проходит броню легко, не задерживаясь. Птица кричит, заваливаясь на бок. Следом за ней отправляются еще двое. Клауд бьет быстро и точно: ни одна из тварей не хлопает переломанными крыльями, отчаянно пытаясь взлететь и снова атаковать. Все они были мертвы еще до того, как их тела коснулись пола.
Клауд научился убивать с одного удара.
Когда все заканчивается, единственное, что он слышит в наступившей тишине, это биение собственного сердца. Четкий и громкий ритм жизни.
Девочка у Клауда на руках начинает ерзать, пытаясь освободиться, и он опускает ее на пол.
- Не бойся, я не причиню тебе вреда.
Ему хочется верить, что она не сочтет это ложью. По крайне мере, меч за спину он уже убрал.
Девочка боязливо отступает на шаг. Видно, что она все еще напугана, хотя и старается не показывать виду. Головы она не поднимает, только мнет в пальцах свое длинное, похожее на маленькую рясу платьице.
Клауд не знает, что дальше делать. Сражаться больше не с кем, а в общении с детьми он никогда особых талантов не выказывал.
- Меня зовут Клауд, - говорит он первое, что приходит в голову.
Девочку, судя по всему, это нисколько не впечатляет. Клауд уже собирается спросить, наконец, кто она и что здесь делает, но опять не успевает.
- У... у тебя кровь, - несмело произносит девочка.
Клауд смотрит на свои руки. Они красны по локоть, кровь срывается с пальцев густыми, тягучими каплями, но прежде чем они долетают до пола, видение исчезает. Остается только ощущение, что по шее куском льда провели.
- Это не моя, - успокаивает девочку Клауд, быстро стирая брызги на запястье и надеясь, что она не заметит, как дрожат его пальцы.
- Это хорошо. Спасибо, Клауд. Я сделаю тебе подарок.
Клауд не успевает даже открыть рот, как девочка уже бежит к цветам, ловко перепрыгивая через валяющиеся на полу рассеченные туши птиц. Вид крови и попавшаяся под ноги отрубленная голова, ее, похоже, нисколько не смущают.
И есть в этом что-то неправильное. Исковерканное, недетское.
- Кто ты такая и что здесь делаешь? - резко спрашивает Клауд. Эта девочка больше не кажется ему той, кто нуждается в защите. - Здесь уже давно никто не живет.
- И в мертвом городе есть жизнь, Клауд, - беззаботно смеется девочка. - Ты ее просто не замечаешь. Вот, смотри, - она подбегает к нему и, задрав голову, чтобы встретиться с ним взглядом, протягивает ему синий цветок.
У нее глаза Сефирота.
Клауд слышит, как реальность лопается с оглушающим треском, как разбитое зеркало.
Девочка продолжает говорить, ее пухлые губы растягиваются в такой знакомой улыбке, от узких зрачков не отвести взгляда. Клауд смотрит в них, как зачарованный.
- … кажется, ты меня не слушаешь.
Звуки возвращаются, будто из ушей вытащили вату.
- Что?
- Я сказала, что меня зовут Уна. Но у тебя было такое лицо, как будто ты чудовище увидел. Я похожа на кого-то, кого ты знаешь?
Клауду хочется спросить «откуда у тебя эти глаза?», но вместо этого он качает головой.
- Что ты здесь делала, Уна?
- Собирала цветы, конечно же, - ее голос становится чуть насмешливым, словно Клауд - маленький ребенок, а она объясняет ему очевидные вещи.
Не улыбайся так, едва не просит Клауд. Только не так, как он.
- Одна?
- Нет, мы приехали сюда с Найтом, он просто оставил меня ненадолго. Здесь растут особенные цветы, Клауд, ты знаешь? Вот, возьми.
- А ну отойти от нее! - раздается от дверей напряженный голос. - У меня есть оружие.
- Найт, - радостно подпрыгивает Уна. - Прекрати нести ерунду, этот человек спас меня от этих ужасных птиц, - она тычет пальцем в то, что осталось от ее обидчиков, а затем, аккуратно приподняв подол своего платья, бежит к мужчине в дверях.
Клауд оборачивается.
У Найта точно такая же, как у Уны, одежда и теперь Клауду хорошо видно, что это действительно темно-коричневая, перехваченная металлическим поясом ряса. В одной руке Найт держит до боли знакомое ружье. Такие выдавали всем солдатам регулярной шинровской армии.
- Если ты должен был охранять ее, - кивает Клауд на девочку, - то со своей задачей ты не справился.
- Тебя это не касается, чужак, - грубо бросает Найт.
- Прекрати немедленно, - одергивает его Уна. - Нам пора уходить, Клауд, но мы еще встретимся. У тебя есть вопросы, на которые ты хочешь найти ответы. А мы могли бы тебе помочь.
Двери натужно скрипят, выпуская гостей, а затем в церковь снова возвращается безмолвие.
- Хм. Вопросы, значит. Как интересно, - говорит Сефирот.
Он сидит на скамье, закинув ногу на ногу и опираясь локтем на деревянную спинку.
- Не хочешь поговорить об этом?
Вместо ответа Клауд бросает на него яростный взгляд и, не произнеся ни слова, вылетает за двери.
- 4 -
Обратная дорога кажется длинней чуть ли не вдвое.
Мидгар не хочет его отпускать. Конечно, хитросплетения местных переулков Клауд не знает, но все же дорогу от церкви Аэрис до окраины города помнит наизусть. Но там, где должен быть поворот, оказывается тупик, а на нужном перекрестке не четыре, а три дороги. Клауд мотает головой, жмурится и трет глаза. Дополнительной дороги не появляется. От былого величия Мидгара остался лишь обугленный покореженный скелет, но он все так же жаден до чужой жизни; он сворачивает паутину улиц — с хрустом ломающихся костей, с испуганным писком разбегающихся крыс.
Клауд кружит по городу, как загнанный в клетку пес. Фенрир неодобрительно рычит, поднимая из-под колес облачка осевшей золы и вдавливая в просевший асфальт попадающийся на дороге мусор. Солнце жарит так, что, кажется, еще чуть-чуть, и затылок Клауда начнет плавиться. Виски ломит от нарастающей боли.
Когда очередной изгиб улицы приводит к новому тупику, Клауду кажется, что он слышит рядом чье-то снисходительное хмыканье. На грани слышимости, нереальное, несуществующее. Знакомое до поднимающихся на затылке волос.
Но Клауд не собирается сдаваться.
Это всего лишь город. Мертвый и алчный Мидгар, Клауд был здесь не раз и всегда уходил тогда, когда сам того хотел. Одного лабиринта черных от копоти, опустевших улиц недостаточно, чтобы его удержать.
Он хлопает Фенрира по горячему боку, как ездового чокобо, и выворачивает на широкий проспект. Когда-то он выводил прочь из города, а сегодня упирается в высокую, чудом сохранившуюся бетонную стену. Стену без копоти и гари и без единой царапины.
Если нельзя иначе, всегда можно прибегнуть к старому, как мир, способу: идти напролом.
Клауд останавливает байк перед стеной, спрыгивает на землю и достает из-за спины меч. Пробегает пальцами по слотам с материей. Один удар усиленной Фирой, и стена плавится, стекая вниз черными маслянистыми ручьями. За ней пустынная равнина. Чтобы удержать Клауда, у Мидгара не осталось сил.
Судя по реву двигателя, плотная выжженная земля нравится байку куда больше, чем зыбкий, оплавленный асфальт города. Он несется вперед, рассекая дрожащий от жары воздух, и Клауд рад бы ехать так вечность, но после стольких вынужденных кругов по Мидгару брюхо Фенрира опустело раньше положеного. Хочешь, не хочешь, а заезда на заправку не избежать. Одна такая попадается уже на подъезде к Эджу.
Клауд сворачивает на стоянку и глушит двигатель.
Мальчишка-заправщик подозрительно косится на то, как он принимается по очереди выворачивать свои карманы, а затем, не найдя там ничего подходящего для оплаты, слезает с байка и идет к нему. Рукоятка огромного меча за его спиной недвусмысленно намекает, что шутить с этим парнем, пожалуй, не стоит, хотя в остальном он не выглядит, как бандит с большой дороги. И это хорошо, потому что их сейчас и без того развелось, как блох на бездомном псе. Каждый норовит урвать чужой кусок, приложив к этому минимум усилий.
- Ветер в карманах, да? - хмыкает заправщик, когда Клауд оказывается достаточно близко, чтобы его услышать.
Тот сбавляет шаг и замирает на месте, будто заданный вопрос лишает его стимула двигаться дальше. Растеряно чешет в затылке и, наконец, решив признать очевидное, разводит руками.
- Я мог бы что-нибудь сделать для вас, - предлагает он. - В качестве платы за топливо.
- Ну, грядки нам ты вряд ли окучивать будешь. Не похож ты на сельского жителя.
Клауд вынужден нехотя кивнуть.
- Меч твой?
С языка чуть было не слетает «нет, моего друга», но Клауд лишь кивает в ответ. Мальчишка-заправщик бросает внимательный взгляд на торчащую за плечом Клауда рукоять.
- Тяжеленный поди?
- Я привык.
- Ну да, ну да. Если он у тебя, не как украшение, то, думаю, найдется у нас для тебя подходящая работенка.
Клауд молча достает меч и, вытянув его перед собой, заставляет рукоять крутануться вокруг запястья, а затем снова лечь в ладонь. Широкое лезвие ловит в полете солнечные лучи, на миг само становясь солнцем.
Мальчишка восхищенно присвистывает.
- Эй, пап! - кричит он через плечо. - Кажется, мы решили проблему с этими чертовыми тварями.
Старый, увитый высохшими корнями растений камень крошится под тяжелыми сапогами, когда Клауд взбирается по склону, цепляясь руками за удобные выступы.
Судя по описанию заправщика, монстры, которые совершают разорительные набеги на его и без того скудные посевы, выглядят, как огромные, в человеческий рост гусеницы, и Клауд знает кое-кого, похожего на это описание. Во время беготни по всей Гейе чего только не навидался на разных континентах. Если он прав, то эти гусеницы-овощееды пережидают дневную жару где-то здесь, среди редких скал. Было бы неплохо отыскать их логово до того, как сядет солнце, тогда и возиться придется меньше.
Но Клауд не торопится. Может, дело в одуряющем пекле, которое выжигает само желание двигаться, а, может, он просто не хочет, чтобы все закончилось так быстро. Потому что пусть самую малость, пусть ненадолго, но это напоминает ему те дни, когда он знал, куда идти и за что сражаться.
Впервые Клауд поднимает голову к небу, когда решает устроить короткий привал. Его безрукавка промокла на спине и подмышками; плотный воротник, которым она охватывает горло, теперь похож на удавку. Клауд отягивает его, усаживаясь на небольшой валун в тени дерева с изогнутым стволом и раскидистой кроной. Вытирает со лба пот и смотрит на спускающееся к горизонту солнце. Жара быстро спадает, будто кто открыл дверцу громной духовки, в которой Клауд жарился с самого утра.
Вода, что дали ему хозяева заправки, сейчас как нельзя кстати. Клауд достает из сумки бутылку, отвинчивает крышку и разом осушает больше половины.
- Ты всегда был ненасытным, ты знаешь? - спрашивает знакомый голос.
Клауд закрывает глаза, позволяя себе почувствовать, как прохладные серебрянные пряди обвивают его плечи, добираются до шеи и гладят кожу под подбородком.
- Это неправда.
- Неужели? - мягко усмехается Сефирот.
Даже через ткань безрукавки Клауд чувствует его холодные, затянутые в кожу перчаток пальцы. Слишком реальные для иллюзии прикосновения или просто иллюзия, слишком похожая на реальность?
- Тебе всего было мало, - Пальцы Сефирота ползут вверх по спине Клауда, замирают ненадолго под затылком, а затем принимаются осторожно его массировать. И прежде чем Клауд понимает, что делает, он уже откидывает голову назад, в знакомые холодные ладони. - Мало воспоминаний, мало дружбы, мало сражений. И меня, Клауд. Меня тебе тоже всегда было мало.
- Тебя больше нет, - шепчет Клауд, плотнее смыкая веки. - Все кончено.
Он никогда не слышал, как смеется Сефирот, и потому не уверен в том, что слышит сейчас, но, кажется, это действительно смех. Негромкий и недолгий, чуть с хрипотцой. Усталый.
- Я уже говорил, что ты ненасытный? Я мог бы раствориться в Лайфстриме еще тогда, когда ты убил меня в первый раз. Раствориться безвозвратно. Но ты не был готов меня отпустить. Ни тогда, ни сейчас.
Клауд мотает головой.
Он не согласен, он хочет сказать, что это ложь. Не может быть, чтобы он был виноват во всем том, что ему и его друзьям пришлось пережить. Он ведь просто хотел всех защитить.
Но слова будто прилипают к нёбу, склеивают губы. А Сефирот продолжает говорить, и его ладони медленно перемещаются на виски Клауда, накрывают, надавливают слегка, а затем осторожно, едва касаясь опущенных век, закрывают глаза.
- Хочешь знаешь, почему Дженова не убила тебя, Клауд? У нее ведь было столько возможностей. Уверен, ты понимаешь: дело тут не только в везении.
Спасительная прохлада чужих ладоней исчезает, и на лицо Клауда снова падают лучи заходящего солнца. Он невольно жмурится, закрывая глаза рукой и пытаясь разглядеть сквозь ресницы светящуюся ровным матовым светом фигуру обошедшего его сбоку Сефирота.
- У нее не было шанса, - неуверенно произносит Клауд.
- Это у тебя не было шанса, - усмехается Сефирот. Солнечные лучи проходят сквозь него, как сквозь туман, наполняя светом, окрашивая золотом. - Ты идеальная марионетка, Клауд. Марионетка, которая будет воскрешать меня всегда, пока бьется ее сердце.
Клауду хочется смеяться — сипло и горько, захлебываясь сухим кашлем. С тайной надеждой на то, что каждый его следующий вдох станет последним. Может, боги Древних и были жестоки — настенные фрески в их храме служат лучшим тому подтверждением — но теперь Клауд точно знает: по сравнению с Сефиротом, их жестокость не более, чем детские шалости. Потому что убивать, не сделав ни единого удара, они не умели. А Сефирот владеет этим искусством в совершенстве.
Когда вокруг внезапно темнеет, кажется, что погасло солнце. Спустя миг Клауд понимает, что кольцо тьмы, в котором он заперт, трещит и стрекочет. В следующее мгновение его меч вылетает из ножен, и в плотной стене окруживших его огромных гусениц появляется брешь. Еще пара движений, перекат, скользящий рубящий удар, и под ноги падают туши еще двух тварей. Судя по их жвалам, обедать они предпочитают не только овощами с местных огородов.
Гусениц больше, чем Клауд предполагал. В упавших на скалы сумерках они передвигаются быстрее и атакуют сразу скопом. Клауду приходится вертеться, как волчку, чтобы не получить удар в спину. Твари оттесняют его к обрыву. Заставить их отступить никак не получается: последние лучи солнца слепят глаза, не давая сфокусировать взгляд и оценить, с какой стороны лучше атаковать.
А затем Клауд пропускает удар слева, и мир летит кувырком. Ненадолго кажется, что на этом все и закончится - вот так глупо и несуразно, но когда рука Сефирота хватает сорвавшегося со скалы Клауда за запястье, это настолько правильно, что тот даже не думает удивиться. Просто смотрит на черную кожу перчаток, поднимает взгляд до локтя, плеча и шеи и, наконец, впервые за то время, что прошло с их последней битвы, встречается с Сефиротом глазами.
Его собственное отражение в узких кошачьих зрачках выглядит донельзя растерянным.
- Ты не мог... - только и может выдавить Клауд. - Ты всего лишь иллюзия!
- Я ведь уже говорил, - чуть укоризненно тянет Сефирот, - пока жив ты, живу и я. А в свои иллюзии ты веришь сильней, чем тебе самому кажется. И мне этого вполне достаточно. Ты делаешь меня реальным, Клауд. Ты возвращаешь меня сюда снова и снова. Ну что за лицо? Неужели ты не рад этому? Я могу отпустить руку, если хочешь.
И, наверное, это было бы самым лучшим решением, но разве для них двоих когда-нибудь все было настолько просто?
(продолжение в комментариях)
-
-
22.03.2011 в 12:48Когда Рено приходит в себя, вокруг темно и тихо.
Так тихо, что кажется, будто это ад. Ну ладно, в аду, должно быть, пожарче и посуетливей, но тогда это чистилище, и сейчас с него будут спрашивать, праведно ли он жил. «Блин», - хочет простонать Рено голосом, полным раскаяния, - «чуваки, не пейте мидгарское светлое, с него тааак херово».
Что-то мягкое и теплое под его головой начинает шевелиться. Где-то наверху и чуть дальше вспыхивает лампа, и в ее рассеянном желтом свете становится видно погруженную в полумрак знакомую комнату. Прикрытое жалюзи окно, нерасстеленную кровать и брошенный на нее форменный турковский пиджак. Рено пытается скосить глаза влево, на дверь, но в голове тут же взрывается начиненная иглами бомба, поэтому попытки приходится прекратить.
- Ааа, - стонет он, рефлекторно прикрывая глаза ладонью.
- Очнулся, - звучит сверху голос Руда.
- Йо, - слабо улыбается Рено. - Я тоже рад тебя видеть... ээ... слышать.
- Ночник выключить?
Рено убирает ладонь с глаз и осторожно поднимает веки, чтобы проверить. Иглы в голове никак не реагируют, все в порядке.
- Оставь. В темноте хуже.
- Знаю, - только и говорит Руд.
Тьма заставляет вспоминать, а этого они оба не хотят. Руд не говорит «как тогда», и Рено благодарен ему за это. Не приходится кивать, заставляя себя не думать о том, что не найди их тогда Ценг, та темная, сырая шахта стала бы их могилой.
У них с Рудом много таких воспоминаний. Больше, чем хотелось бы.
- Пить будешь?
- Вот сейчас, когда ты сказал...
Руд неопределенно хмыкает. Что-то мягкое под головой Рено снова двигается, и он наконец понимает, что лежит на подушке, а под подушкой колени напарника. На лицо против воли выползает довольная ухмылка.
Руд аккуратно приподнимает голову Рено над подушкой, поддерживая ладонью под затылок, и подносит к его губам пластиковую бутылку. Рено хочется выплюнуть все после первого же глотка. Теплая вода — одна из тех вещей, которые он ненавидит неугасающей и необъяснимой ненавистью.
- Ну, Рууууд.
- Я знаю. Я положил лед, но он растаял.
Рено уже открывает рот, чтобы обвинить напарника в черствости и лени, когда до него доходит: Руд сидел здесь все время, пока он был в отключке. Он мог бы принести льда, но для этого ему пришлось бы встать и оставить Рено одного. А это хуже, чем теплая вода, гораздо хуже.
Поэтому Рено ничего не говорит. Пьет молча, мелкими, быстрыми глотками. Хочется осушить всю бутылку залпом, но в таком положении не получится, да и в горле такая сухость, что, кажется, даже вода застревает в нем, цепляясь за шершавые стенки гортани.
Рено дергается и кашляет, случайно сделав вдох одновременно со следующим глотком. Непроглоченная вода выплескивается ему на рубашку.
- Вот же торопыга, - вздыхает Руд, быстро перемещая руку ему под лопатки и приподнимая напарника еще чуть-чуть, чтобы тот мог прокашляться.
Рено сопит, пытаясь дышать через нос; его тело все еще вздрагивает от рефлекторных попыток вытолкнуть попавшую не в ту горло воду. Наконец, он успокаивается и обмякает. Руд помогает ему снова лечь и принимается промакивать бумажной салфеткой попавшую на грудь и шею влагу.
Все предусмотрел, да? И воду, и салфетки. Рено хочет подколоть напарника, спросив, а не завалялось ли у него какого-нибудь пледика, чтобы укрыть больного, но, стоит ему пошевелить ногами, как он понимает: завалялось. Рено завернут в этот самый пледик по пояс, как куколка бабочки.
Вот же черт. Так нечестно.
Руд на секунду оставляет салфетку на груди Рено без внимания и, кажется, тянется куда-то вбок. Рено не видит, что он делает, но все становится ясно, как только в тишине комнаты звучит знакомый писк нажимаемых кнопок. Отчет начальству, ну конечно.
Рено закрывает глаза.
- Он очнулся, - рапортует Руд. - Да. Да. Нет, не пробовал. Ему больно смотреть в сторону, но жар спал.
Не прекращая разговора, он снова начинает возить салфеткой по шее напарника, потом вытирает ему подбородок. Рено тут же хватает салфетку зубами. Руд дергает ее раз, другой, говорит Ценгу «да, в остальном он в норме» и разжимает пальцы. В ту же секунду Рено теряет к завоеванному трофею всякий интерес. Руд едва слышно вздыхает и, послав начальству очередное емкое и крайне выразительное «да», осторожно опускает пальцы на губы напарника.
Вот, уже гораздо лучше. Салфетка — определенно не то, в чем Рено сейчас нуждается. Хорошо, что Руд всегда умел понимать намеки.
- Сколько? - спрашивает Рено, открывая глаза.
- Минута. Может, две. Не больше.
Ну да, а потом притащится начальство. Ценг, в сущности, хороший парень, но порой бывает таким занудой. Тандем из них с Руфусом просто загляденье: как сцепившиеся зубья шестеренок в огромной, безжалостной машине. Оба умеют уничтожать без оглядки на прошлое. Под корень.
Рено приказывает себе не думать о них сейчас. Через полторы, максимум, две минуты все равно ведь явятся, так зачем торопить события?
У Руда теплые пальцы. Он осторожно водит ими по губам Рено, касаясь едва-едва. От этого щекотно, и хочется улыбаться. Что Рено и делает.
Чуть больше сотни секунд на них двоих. Ничего, бывало и меньше. Им хватало.
-
-
22.03.2011 в 12:48- Хочу отпуск, - бубнит Рено в потолок. - И чтоб никаких дешевых забегаловок. Тошнит уже. И шефа послать бы куда подаль...
Закончить мысль не дает плотно прижавшаяся к его губам ладонь Руда. Через секунду открывается дверь, и порог переступает Руфус. Ценг за его спиной, как молчаливая тень. Ну он-то ладно, ему по работе положено двигаться, как кошка: неслышно и незаметно, а вот когда Руфус успел этот навык перенять, тот еще вопрос.
У Рено начинает зудеть шея, но когда он поднимает руку, чтобы ее почесать, Руд перехватывает его за запястье.
- Не надо.
Рено не нравится, как звучит его голос.
- Как ты себя чувствуешь, Рено? - спрашивает Руфус.
Так, а вот это уже совсем нехорошо. В прошлый раз, когда Рено загремел в госпиталь с тремя сломанными ребрами, сотрясением мозга и попутным отравлением какой-то болотной дрянью, ему пришло уведомление, что Корпорация не станет оплачивать его больничные счета. Мол, и без того пришлось потратиться на покупку нового железнодорожного состава взамен того, что Рено взорвал, заметая следы последней операции Турков. В конце письма было пожелание скорейшего выздоровления и размашистая подпись Президента.
В тот день Рено осознал, что понимание всей многогранности его души начальству, увы, недоступно. Правда, позже Ценг сумел как-то уладить этот вопрос, однако осадок все равно остался.
И тут вдруг Руфус Шинра лично интересуется его самочувствием. Уже одно это — повод если не запаниковать, то как минимум насторожиться.
- Честно? - хмыкает Рено. - Бывало получше.
- Что ты помнишь?
А это уже Ценг. Сразу прямо и по делу.
- Ну, мы с Рудом проторчали в том баре два часа и все без толку. Официантки у них нерасторопные, а пиво так вообще мерзость редкостная.
- Ближе к делу.
- Я пошел отлить.
- Рено, я же просил.
- Ну что? Я прямо к делу и иду, дзо-то.
Краем уха Рено ловит тихий смешок Руфуса.
- Так вот, пошел я отлить. Захожу, смотрю, паренек какой-то в углу возится. Это ж как, думаю, надо было надраться, чтобы собственные штаны не суметь расстегнуть. Ну да ладно, мне до него какое дело, собственно? Я своими занялся. Перекинулись парой слов с этим парнем, он уже уходить собрался. И тут до меня доходит, что я его в баре не видел, а ведь за два часа я там чуть ли не всех тараканов наперечет знал. К нам на стол два раза забирался один и тот же, кстати. Толстый такой, откормленный, скотина. С усами, как у Хайдеггера. Разве что не ржал так же, а вообще...
- Рено!
- Да ладно, ладно, шеф, не заводись. У меня в горле опять пересохло.
Рено пытается приподняться на локтях, но чувствует, как по телу разливается парализующая слабость. Чертовски поганое ощущение. К счастью, рядом Руд, на него можно положиться. Он помогает Рено сесть, подставляет свое плечо, чтобы тот к нему привалился, и протягивает бутылку с теплой водой.
О, нет, опять. Рено обреченно стонет, но к горлышку все-таки прикладывается. Становится легче.
- Он меня вырубил, - продолжает он с того места, где остановился. - Этот парень. Не знаю, как, вроде просто по плечу хлопнул, а ощущения, будто дрянь какую-то вколол. Я до дверей добрался, там Руд. Ну и все. Потом я вырубился. Долго, кстати, провалялся?
Ценг хмурится.
- Двое суток, - отвечает за него Руфус.
Рено никак не может понять, что у него во взгляде. Столько намешано, что и не разберешь.
- Охренеть, - потрясенно выдавливает он. - А я-то думаю, чего ж так жрать хочется.
Ценг молча подносит ладонь к глазам. Руфус опускается в кресло напротив дивана. Руд молчит. Прямо похороны, ни дать, ни взять.
- Твой рассказ немногое проясняет, - наконец, глухо произносит Ценг. - Я надеялся узнать больше.
Рено вяло фыркает. Кажется, идея сесть была не самой лучшей. Голова будто ватная, а тело будто и вовсе не его. Руд мгновенно ловит перемену в поведении напарника.
- Рено? Все в порядке?
- Спать хочу, - зевает тот. - И шея чешется. Да что там такое?
На этот раз Руд не успевает его остановить. Рено скребет по шее ногтями. Под пальцами сухая, шелушащаяся корка, которая осыпается угольно-черным пеплом. Рено холодеет.
- Это... это ведь не то, о чем я думаю, правда?
- К сожалению, именно то, - Руфус плотнее сжимает бледные губы. Под его жестким, холодным взглядом Рено чувствует себя голым. - Геостигма.
- Но как же... Стойте, ведь с геостигмой покончено. Я сам видел, как она исчезла под тем дождем. И потом, в церкви. Клауд ведь тоже исцелился.
Рено хватается за локоть напарника. Ему нужно держаться за что-то, когда мир вокруг плывет и тонет в смазанных красках. Свет ночника теперь кажется нестерпимо ярким, он режет глаза, ослепляет, выжигает дотла.
- Выключи, - шипит Рено, пряча лицо в ладонях. - Проклятье, выключи его!
- У него приступ, - слышится спокойный голос Руфуса. - Ценг.
Чужие руки хватают Рено, заставляя снова лечь. Он сопротивляется. Ему кажется, что здесь снова тот парень из бара, что каждое его прикосновение — новая доза яда, и нельзя, нельзя позволить ему себя касаться.
- Рено, это я. Успокойся, Рено, сейчас тебе станет легче. Успокойся.
Голос Руда доносится словно сквозь толщу воды. Рено где-то там, на дне; он чувствует, как опускается на влажный, подвижный песок, как колышутся над ним похожие на бинты водоросли, как они окутывают его, пеленают в кокон.
- Руд, вторую ампулу.
- Но в прошлый раз...
- Прошлый раз был давно. Вирус мог мутировать, лекарство могло потерять часть своих свойств... Я не знаю. Нам не хватает информации, - голос Ценга срывается. Он злится, а это большая редкость для него. - Или ты хочешь оставить его в таком состоянии?
Руд не отвечает. Вместо этого Рено чувствует, как в вену врывается холодная игла, а затем все меркнет, будто он снова проваливается в ту шахту, откуда думал, уже не выберется.
-
-
22.03.2011 в 12:49Руфус устало откидывается на спинку кресла и прикрывает ладонью глаза. В затылке бьется ставшая уже почти привычной боль.
В последнее время это его обычное состояние. Ценг говорит, ему нужно спать хотя бы шесть часов в сутки. Руфус обходится четырьмя. Биостимуляторы — одно из лучших изобретений Ходжо, и хотя самого его Руфус на дух не переносит, результатам его работы должное все же отдает. В немалой степени благодаря им Руфус смог в рекордные сроки привести в действие свой план по возведению недалеко от разрушенного Мидгара нового города. Жители Эджа думают, что вместе с ним обрели и независимость; что Мидгар остался в прошлом, а многоголовая гидра корпорации Шинра уже никогда не восстанет из пепла.
Дураки.
Руфус смотрит на них, как на кучу раздутых от гордости индюков.
Шинра по-прежнему на каждой улице, в каждом доме и в каждом кармане. Просто с другим названием. Точнее, несколькими десятками названий.
Артур никогда не тратил время на такую ерунду, как разработка запасного плана. Размениваться на подобные мелочи он считал ниже своего достоинтства. Он просто шел вперед, упирался лбом в стену, сносил ее, шел дальше, встречал следующую стену и далее по кругу. Старый упрямый козел. Какой смысл переть напролом, когда той же цели можно достигнуть и с гораздо меньшими потерями? Руфус усвоил это давным-давно, и пока отец кичился накопленным богатством, уверяя, что может купить всех и каждого, Руфус терпеливо рыл ему ямы. Множество ям. Чтобы быть уверенным, что хотя бы в одну из них, Артур все-таки угодит. Если не срабатывала первая ловушка, в ход шла вторая. После второй — третья, четвертая и вплоть до того момента, пока цель не была достигнута. Это заставило Руфуса научиться ценить запасные планы чуть ли не больше основого.
Сейчас в Эдже действует около трех-четырех десятков его посредников. Организации, чьи акции Руфус начал скупать, еще будучи вице-президентом. Крупнейшие, наиболее важные для создания новой инфраструктуры почти с нуля. Множество подставных имен, за которыми стоит одна-единственная подпись.
Эдж — личный карточный городок Руфуса Шинры.
Приятно, конечно, чувствовать себя богом, вот только есть одна проблема. Руфусу не под силу создать что-то из ничего. Он подминает под себя людей, привязывает их к своей еще не названной, но уже действующей Корпорации. Выживает конкурентов, уничтожает несогласных. Запасы энергии из мако-реакторов, те самые, что были сделаны незадолго до разрушения Мидгара, позволяют Руфусу чувствовать себя новым богом построенного им города. Но их больше нет.
Последние месяцы Эдж корчится в агонии. Ему нужен новый источник энергии, причем нужен немедленно.
Руфус непроизвольно кривится, когда затылок будто прошивает металлической иглой. Кажется, действие таблеток заканчивается. Нужно выпить еще, но он не хочет отвлекаться на такие мелочи. Выпрямляется в кресле, возвращаясь к работе.
Щелчок на панели управления, и над столом вспыхивает голографическая карта Геи. Руфус тянется к ней, выделяет пальцем интересующий его район и притягивает его к себе для увеличения. Контуры материков исчезают, уступая место линиям горных хребтов и точкам поселений у их подножия.
Северный Кратер.
Снова.
Тихо шуршит отъезжаемая в сторону дверь.
- Не включай, - не отрывая от карты сосредоточенного взгляда, приказывает Руфус.
Пальцы Ценга замирают на выключателе на долю секунды, затем он опускает руку и проходит в комнату.
- Сколько?
- На этот раз хватило двух ампул. Я не знаю, что будет в следующий.
В холодных зеленоватых отсветах голограммы лицо Ценга кажется больным и уставшим. Руфус уверен, что и сам сейчас выглядит не лучше. Боль бьет в затылок свинцовым молотом.
Руфус тянется к ящику стола, на ощупь пытаясь найти там упаковку обезболивающего. Судя по тому, что Ценг не пытается его отговорить, содержимое ящика он уже проверил и конфисковал. Заранее.
- Ценг.
- При больших дозах обезболивающего увеличивается риск проявления побочных эффектов.
- Каких?
- Тошнота, рвота, головокружение.
- Когда ты начинаешь так говорить, кого угодно затошнит. А с такими подчиненными, как Рено, вообще голова кругом идет, это уже можно считать нормой.
Ценг расстегивает пиджак и достает из внутреннего кармана плоскую пластиковую коробочку. Да, именно то, что Руфусу сейчас нужно, однако вряд ли ее удастся заполучить так просто. Это начинает злить.
- Ценг, - в голосе Руфуса отчетливо слышны приказные нотки.
- Я помогу унять боль. Без этого.
Ценг кладет коробочку с таблетками на край стола, обходит его и останавливается за креслом Руфуса. Он, пожалуй, единственный, кому позволена такая роскошь — стоять за спиной Руфуса Шинры без риска получить пулю в лоб. Любой другой бы уже давно смотрел в дуло президентского ружья.
- Ценг, эти твои вутайские методы...
- Откиньте голову назад.
Руфус закрывает глаза. Молот в голове гремит все громче. Кажется, еще чуть-чуть, и он расколет череп.
Он откидывается в кресле, предоставляя Ценгу полную свободу действий. Глаза жжет так, будто веки изнутри раскалены. Нет, наверное, все же нужно было настоять на обезболивающем. Руфус делает попытку выпрямиться, но в этот момент ладонь Ценга мягко опускается ему на лоб.
Горячая.
- Не двигайтесь.
Голос у Ценга спокойный, уверенный. Убеждающий.
А ведь всего полчаса назад, когда он вкалывал Рено двойную дозу антидота, все было иначе.
-
-
22.03.2011 в 12:49- Не работает, - гнет свое Руфус.
- Я же только начал.
С Ценгом всегда трудно спорить. В упрямстве он может составить Руфусу достойную конкуренцию.
- Что с Рено?
- Уснул. Руд остался с ним.
Руфус открывает глаза. Над столом по-прежнему висит бледно-зеленая голографическая проекция местности.
- Видишь эти огни у подножия?
Пальцы Ценга перемещаются выше и принимаются аккуратно массировать ему затылок.
- Да.
- Яркость меток зависит от количества потребляемой энергии. Еще недавно здесь было около десятка поселков, но после того, как стало невозможно использовать мако-реакторы, почти все они вымерли. А теперь смотри.
Руфус подается вперед, хватает проекцию рукой и рывком разворачивает ее на сто восемьдесят градусов. Программа мгновенно перестраивает очертания, позволяя увидеть обратный склон горы, усыпанный светящимися точками.
- Я, кажется, просил не двигаться, - сдержанно произносит Ценг, когда Руфус снова откидывается в кресле, предоставляя ему возможность продолжить.
- Восемнадцать поселений, Ценг, - Руфус его явно не слышит. - В шесть раз больше, чем было до кризиса. И это при том, что до ближайшего мако-реактора отсюда не близко.
Неспешный, успокаивающий ритм движений Ценга сбивается.
- Неприкасаемые?
- Полагаю, да. Расход остатков энергии с реакторов под моим контролем, а этот район я отрезал от энергоснабжения одним из первых. Там не было ничего для меня важного. До сих пор.
- Они утверждают, что приведут в мир нового бога, который осенит своей благодатью каждого.
- Это бред, Ценг. Возвышенный бред религиозных фанатиков. Чужие боги мне не интересны, но вот энергия, что они дают, совсем другое дело.
- Попытка выйти на них провалилась, - осторожно напоминает Ценг.
- Лишь отчасти. Они осторожничают, и это предсказуемо, но все же один из них появился в том баре. Геостигма для них — метка бога, они одержимы стремлением заклеймить ею каждого. Как ни крути, Рено и Руд не слишком похожи на тех, кто жаждет добровольно вступить в ряды сектантов. Но зато они идеально подошли на роль тех, кто, судя по виду, явно нуждался в так называемом очищении. По крайней мере, так это видят Неприкасаемые.
Руфус сыграл на этом, и сыграл даже удачней, чем рассчитывал. Правда, сейчас его счастливый билет накачан успокоительным и вряд ли на что-то способен, однако его ценности этот факт не отменяет.
- Я должен был об этом знать, - говорит Ценг. Звучащее в голосе неодобрение он скрыть даже не пытается.
- Зачем? - спрашивает Руфус. - Чтобы попытаться остановить меня?
- Но это...
- Было необходимо. Единственный способ оказаться среди Неприкасаемых - стать одним из них.
- Глядя на Рено, не скажу, что считаю это огромной удачей. Он заражен мутировавшей геостигмой. Та вода из церкви в Мидгаре действует на нее гораздо слабее. Она лишь замедляет клеточный регресс, но не останавливает его. Судя по скорости распространения, у Рено мало времени.
- Времени, Ценг, - жестко отрезает Руфус, - мало не только у него. Чтобы получить эти данные, - он кивает на карту, - пришлось выжать из спутников последнее. Теперь мы слепы, как кроты. Ты сам понимаешь, что это значит.
Ценг понимает и потому молчит. Его ладони замедляют движение, последний раз сжимают Руфусу виски, будто вытесняя боль, и исчезают, напоследок, едва ощутимо, мазнув по шее пальцами. Ценг неслышно отступает.
Игра ва-банк.
Все или ничего, и ставки уже сделаны.
- Когда Рено придет в себя? - вопрос догоняет Ценга уже у дверей.
Тот медлит с ответом пару секунд.
- Действие снотворного закончится через сутки.
- Хорошо. Сделай еще одну инъекцию лекарства, это даст ему отсрочку. Когда очнется, дай мне знать.
Ценг не торопится сказать привычное «да, сэр». В полутьме, разгоняемой лишь слабым свечением голограммы над столом, его фигура почти сливается со стеной. Руфус не видит его глаз, но чувствует на себе пристальный взгляд.
Понимание того, что боль ушла, приходит к нему только сейчас.
- Вам нужно поспать, - произносит Ценг негромко. - Хотя бы до рассвета.
- Сомневаюсь, что усну, - недоверчиво хмыкает Руфус.
- Уснете. Вутайский точечный массаж головы не только снимает боль, но и вызывает непреодолимую сонливость.
Руфус хочет сказать, что не верит во всю эту чепуху, но вместо этого не может удержаться от зевка. Веки стремительно тяжелеют, и с каждым мигом держать глаза открытыми становится все труднее.
Последнее, что Руфус слышит перед тем, как выпасть из реальности, это «я позабочусь, чтобы посредники вас не беспокоили».
Ценгу определенно придется за это ответить.
-
-
22.03.2011 в 12:49Клауд хочет закрыть глаза и тереть веки тыльной стороной ладони до красноты. Пока боль не вытеснит из реальности все ненужное, иллюзорное; пока не останется ничего, кроме нее.
Но Сефирот не дает ему ни шанса.
Он по-прежнему здесь, расслабленный, небрежный, и, кажется, немного скучающий. Клауд вырывает ладонь из его пальцев, отступая на шаг. Он уже забрался на скалу и не нуждается в помощи, но Сефирот, похоже, считает иначе.
Под ногами влажно чавкают останки гигантских гусениц. Чтобы покончить с ними, хватило одного взмаха Масамуне. Клауд и сам бы справился, будь он чуть порасторопней, чуть менее зависим от эмоций и чуть более похожим на... своего кумира? Клауд мотает головой.
Нет?
Да. Несмотря ни на что, да: все еще — на кумира.
Катана в руке Сефирота опущена, но его острие не касается земли. С лезвия падают густые тягучие капли.
- Они не заслуживали моего меча, - Сефирот ласково проводит ладонью над Масамуне. Кровь на нем мгновенно вспыхивает синими искрами, исчезая с тихим шипением. - Жалкие личинки.
- Раньше тебя такие мелочи не заботили. С каких это пор ты выбираешь, кого убивать? - швыряет Клауд ему в лицо.
Здесь и боль, и обида, и злость, и горечь.
- С тех пор, как могу. Дженова больше не в силах контролировать каждый мой шаг.
- Я не верю тебе.
Клауд отступает еще на шаг и поднимает свой меч, поудобней перехватывая рукоять. Сефирота, впрочем, это нисколько не пугает. Он поворачивает Масамуне, ловя лезвием лучи садящегося солнца, проводит по нему пальцем, будто проверяя и без того идеальную остроту. Расслабленные, скользящие движения.
Клауд приказывает себе сосредоточиться.
Сефирота нельзя недооценивать. Чтобы сорваться с места в атаку, ему не нужна ни боевая стойка, ни поднятое оружие.
- У мечей есть память, Клауд, ты знаешь? - Сефирот разжимает пальцы на рукояти катаны, и та распадается тысячами искр. Ножны ему тоже ни к чему. - Масамуне помнит тебя. Даже я не могу ничего поделать с тем, что твоя кровь нравится ему больше, чем чья-либо другая. Сравнение с личинками он счел оскорблением.
Клауд чувствует, как его ладони становятся влажными. Снова перехватывает рукоять меча, чуть сгибает ноги в коленях, чтобы было удобней атаковать. Сефирот может говорить, что угодно: Клауд уже не верит ни единому его слову.
- Я не собираюсь на тебя нападать.
С языка чуть было не срывается «почему?» Они ведь могут общаться только так, под звон мечей и взрывы, ревущее пламя и бьющийся лед. Только так у Клауда есть шанс оказаться ближе к своему богу, спрятать нечто большее, оправдаться перед самим собой. Забыться в горячке боя, не думая ни о чем, кроме выживания, потому что он знает: Сефирот не будет драться в полсилы.
Почему же он не торопится нападать?
Клауд начинает чувствовать себя дураком. Зато Сефирота ситуация, кажется, забавляет.
- Пора возвращаться. Работу ты выполнил, тебе неплохо заплатят.
Краска бросается Клауду в лицо. Справился, как же. Едва не навернулся со скалы и в итоге оказался спасен своей же собственной галлюцинацией. Впору изолировать себя от общества, а не брать за такую работу деньги. Вот только счета самобичеванием не оплатишь.
Клауд опускает внезапно потяжелевший меч. Сефирот стоит все там же, у самого края обрыва. Солнце мажет багрянцем его скулы и волосы, и кажется, будто он весь в крови.
Настоящий. Живой. Снова.
И он не собирается никуда исчезать.
- Я не верю в тебя, - говорит Клауд. Так твердо, как может.
Сефирот вскидывает бровь.
- Не верю. Не верю.
- Это глупо, Клауд. Ты ничего этим не изменишь.
Сефирот делает шаг вперед. Кажется, чуть более торопливый, чем следовало бы.
- Тебя здесь нет.
Клауд сжимает зубы так, что сводит скулы. Если он - причина того, что Сефирот снова здесь, значит есть способ вернуть его обратно.
Не верить.
- Тебя здесь нет, - упрямо повторяет он.
- Не делай этого, Клауд, - голос Сефирота меняется, теперь в нем звучит мягкая, едва уловимая угроза.
Еще пара шагов, и они окажутся нос к носу.
Не верить.
- Тебя здесь нет! - кричит Клауд. Яростно, надрывно. В ушах звенит, сердце колотится, как у загнанного чокобо.
Сефирот делает последний шаг, хватает Клауда за шею, уже исчезая, бледнея, растворяясь в воздухе.
- Ты вернешь меня снова. Слышишь?
Шея горит. Клауду кажется, что кожа под пальцами Сефирота плавится, стекая вниз горячим воском, а воздух в горле выжигает его изнутри. У него уже нет сил кричать, нет сил дышать, нет сил сопротивляться.
Сефирот сцеловывает последнее «не верю» с его сухих, потрескавшихся губ, и все, что Клауд может, это упасть на липкие от чужой крови камни, обхватив голову руками.
-
-
22.03.2011 в 12:50Они разные. И чем дальше, тем острей и болезненней ощущается эта разница.
Даже дети уже заметили. Всего пару дней назад Дензел спрашивал у Клауда, почему в последнее время они с Тифой почти не разговаривают. Марлин скорей всего мучилась теми же вопросами, но держала их в себе.
Все в порядке, сказал тогда Клауд Дензелу, все в порядке, у взрослых так иногда бывает.
Как «так» Клауд и сам понятия не имел, да и сейчас не имеет.
Ему казалось, он изменился. Что наконец-то его жизнь стала чем-то, что принято называть нормальным. Но появился Сефирот, и иллюзия нормальности разбилась вдребезги, как задетый незадачливым посетителем стакан на стойке в баре «Седьмое небо». Как раз из тех, что Тифа так любит.
Домой Клауд возвращается уже за полночь. Тифа спит внизу, за столом, положив голову на скрещенные руки. Перед ней раскрытая на середине газета, при свете фонарей за окнами Клауд едва различает на страницах слова «квартиры» и «за плату». Из-под газеты торчат уголки жестких желтых конвертов со счетами. Клауд осторожно вытаскивает их, смотрит на суммы и кладет обратно на стол. Медлит секунду, решая, что делать, а затем берет с дивана подушку и, аккуратно приподняв голову Тифы, подкладывает ее ей под щеку.
Кажется, злосчастные гусеницы были только началом.
Жена заправщика жаловалась, что на соседней ферме тоже не все ладно, и им бы не помешала помощь такого способного парня, как Клауд. Разумеется, за умеренную плату. Что ж, Клауд не видит причин не воспользоваться ее советом.
Поднявшись к себе, он закрывает дверь, прислоняет меч к стене и, содрав с себя заляпанную кровью одежду, падает на кровать.
Ему снится, что они с Сефиротом занимаются любовью, и это ужасно и восхитительно одновременно, потому что Клауд цепляется за его плечи и просит не останавливаться, просит так жадно, так требовательно, что впору испугаться. А Сефирот лишь усмехается жестокой, собственнической усмешкой, гладит его шею, сжимая пальцы все сильнее, и когда, кажется, уже нечем дышать, Клауд кончает.
Это побег. Самый настоящий позорный побег через окно. Дверь Клауд предпочитает проигнорировать, поскольку за ней коридор, потом лестница, потом холл первого этажа, и на каждом из этих этапов ему грозит встреча либо с детьми, либо с Тифой. Причем дети даже страшнее, потому что если от Тифы при желании еще можно улизнуть, то с Марлин и Дензелом такой номер точно не пройдет.
Фенрир встречает хозяина радостным рыком мотора. Он сыт и доволен, он готов мчать Клауда куда угодно. Из гаража они успевают выехать как раз тогда, когда в боковом зеркале отражается распахнувшая дверь бара.
Не сейчас, Тифа, только не сейчас.
На ферме Клауда встречают с распростертыми объятьями. Хозяин хлопает его по плечу, откровенно восхищаясь огромным мечом и бормоча о том, что о его вчерашнем подвиге уже знает от жены, а та узнала от жены заправщика и заодно рассказала об этом еще паре-тройке соседских кумушек, и что сегодня Клауда хотели бы видеть еще на паре местных ферм и так далее и тому подобное. На секунду это заставляет его чувствовать себя котом, поймавшим амбарную мышь на глазах у хозяев.
Почетный домашний укротитель монстров Клауд Страйф. Ест с руки, любит кукурузные лепешки с сиропом, сдается в аренду за умеренную плату.
Не думать об этом, просто не думать.
Любезничать Клауд даже не пытается. Спрашивает, что за живность не дает честным фермерам спокойно жить и молча отправляется на поиски. На чересчур громкий, явно предназначенный для того, чтобы Клауд его услышал, томный вздох фермерской дочки он не оборачивается. Его душит стыд. Безжалостный, раздирающий изнутри, выматывающий, горький стыд за то, что он делал этой ночью. За то, что ему снились вещи, о которых он и помыслить никогда не мог.
До вчерашнего вечера.
Должно быть, это новый, изощренный способ вымотать Клауду душу. Как будто всего случившегося мало.
Огненные одноглазые ящеры попадаются на пути почти сразу же. Не считают нужным прятаться. Вконец обнаглели. Клауд испытывает странное безразличие, промораживая их насквозь Близзагой, а затем методично раскалывая обледенелые тушки на части. От обычной, еще вчерашней эйфории при возможности снова взяться за меч не осталось и следа.
Сефирот что-то сделал с ним. Забрал нечто важное, необходимое и оставил взамен то, о чем Клауд предпочел бы никогда не знать. При воспоминаниях у него даже сейчас уши горят. Проклятье.
День проходит, как в тумане. Три заказа на уничтожение монстров и один на поиск потерявшейся девочки. Клауд действует на автомате: разговаривает, идет, рубит, находит, спасает. Его мысли далеки от происходящего вокруг. К вечеру у него достаточно денег, чтобы оплатить счета за этот месяц, он помнит цифры, но возвращаться не хочется. Внутри какое-то гадкое, омерзительное чувство опустошенности. Раньше Клауд был ему рад, теперь же - почти ненавидит.
Когда он появляется на пороге бара «Седьмое небо», его уже ждут.
С экрана на стене диктор читает очередные неутешительные новости, старый вентилятор под потолком натужно молотит лопастями плотный, загустевший от жары воздух.Тифа, не глядя, протирает стаканы, ее рассеянный взгляд прикован к барной стойке. Между ее грудей в обтягивающей белой футболке торчит тонкое, восхитительно острое лезвие Масамуне.
- Так ей лучше, не находишь? - спрашивает Сефирот.
Клауд сглатывает. Спина разом холодеет.
Лезвие меча в груди Тифы выглядит настолько реально, что трудно убедить себя в обратном. И если Клауд поверит в это еще чуть сильнее, иллюзия станет жестокой реальностью.
- Клауд!
Она наконец замечает его и, отставив в сторону стакан, соскальзывает с лезвия меча, чтобы подойти к Клауду. На ее футболке, прямо между грудей, расплывается влажное алое пятно. На него невозможно не смотреть. Оно пугающе, до мороза по коже правдоподобно, и Клауду стоит немалых усилий удержать себя от того, чтобы не потянуться к нему рукой и не проверить.
Тифа толкует его взгляд по-своему. Упирает руки в бока и журит его шутливо:
- Куда это ты пялишься, Клауд Страйф? А ну-ка отвечай.
Клауд вздрагивает, скользит растерянным взглядом мимо ее плеча, к барной стойке, и упирается в Сефирота.
- Да, Клауд, куда это ты смотришь? - вторит Тифе Сефирот.
- Я принес деньги, - говорит Клауд, отводя взгляд. Достает из кармана помятые купюры, сует их в руки Тифе. - Здесь хватит, чтобы снова открыть бар в этом месяце. Хотя бы ненадолго.
Тифа замирает на пару секунд, неверяще глядя на деньги в своих руках, а затем кидается ему на шею.
- Спасибо, спасибо, Клауд! Я знала, что ты нас не оставишь.
- Лжет, как дышит, - небрежно замечает Сефирот. - Еще минуту назад она читала в газете объявления о съеме квартиры для себя и этих глупых сироток. Тебе в их жизни места нет.
Клауд не хочет этого слышать. Но против воли в голове вплывают воспоминания о вчерашнем вечере и той газете, на которой Тифа спала. Слова, увиденные тогда в полутьме, начинают складываться вместе, и их смысл пугающе близок к тому, о чем сейчас говорит Сефирот.
Нет.
Клауд мотает головой и отступает на шаг, вырываясь из душащих объятий Тифы.
- Мне... мне нужно уехать.
Он сам не понимает, что говорит, но нежелание оставаться здесь, в этом доме, в этой клетке просто зашкаливает. Клауд уже не уверен, что сможет себя контролировать, если дойдет до предела.
- Куда? - спрашивает Тифа. Она даже не расстроена, Клауд видит это, видит слишком ясно, и от этого еще больнее.
Мысли путаются. В ушах начинает звенеть, и Клауд с трудом различает в этом звоне даже собственные слова.
- Я не знаю... Может... не знаю. Мне просто нужно уехать.
- Беги, Клауд, - звучит рядом голос Сефирота. Он совсем близко, будто у самого уха, будто вливается внутрь, под кожу, в каждую клетку. - Беги, пока можешь.
И Клауд снова не может ему сопротивляться.
-
-
22.03.2011 в 12:50Как он оказывается здесь, сидящим на высоком, трехногом стуле перед барной стойкой, Клауд не помнит. В голове неспешно оседает плотный белесый туман, звуки постепенно становятся громче и четче.
- Пей, парень, пей. Полегчает, - голос у бармена хриплый, сочувствующий.
Клауд поднимает голову и натыкается взглядом на невысокий, наполненный лишь на треть стакан.
- Ты не думай, - продолжает бармен, не оборачиваясь. Сам переставляет на полке бутылки, а ощущение такое, будто видит каждое движение Клауда. - Это крепкая штука. Враз мозги прочистит.
Клауд всерьез сомневается, что эффект будет именно таким, но все-таки поднимает стакан и, принюхавшись, делает маленький глоток. Пожалуй, с таким же успехом он мог бы влить себе в глотку немного магмы. На глазах тут же наворачиваются слезы, горло буквально горит.
- Водички? - все так же не оборачиваясь, предлагает бармен.
Ответить Клауд не может, но его захлебывающегося кашля и красной физиономии, видимо, оказывается достаточно, чтобы бармен все-таки смилостивился. Стакан воды похож на дар свыше.
- Чт... что это было? - вытирая слезы рукавом, спрашивает Клауд. От этой дряни у него даже голос осип.
- Калмский ром. Я же говорю, крепкая штука. Зато, смотри, в себя хоть пришел. А то ж как неживой был.
Клауд не слишком вникает в то, что слышит. Сейчас мир для него сосредоточен в каждом вдохе и выдохе. Он же в жизни ничего крепче легкого яблочного сидра не пил, да и тот один раз на празднике в Нибельхейме, еще до того, как отправился в Мидгар в погоне за так и не осуществившейся мечтой. Попоек с сослуживцами ему удавалось избегать по причине того, что обычно они случались по поводу передислокации войск, а Клауд в эти моменты выглядел не лучшим образом. После перелетов его всегда мутило, так что какие уж тут развлечения.
- Да не смотри ты на стакан, как на монстра, - смеется бармен. - Сейчас отойдешь, и вторая порция пойдет уже легче.
- Не надо, - предательски дрогнувшим голосом возражает Клауд.
- Надо, парень, надо. Ты мне поверь, у меня глаз наметанный. На тебе лица нет, ты посмотри.
Бармен чуть наклоняет вперед висящее почти под потолком зеркало, чтобы Клауд мог на себя взглянуть.
- Будто мертвец за спиной, а?
Сефирот улыбается Клауду из зеркала, стоя у него за плечом.
Молниеносный разворот — ножки стула протестующе визжат, пустой стакан из-под воды летит на пол, но за грохотом собственного сердца Клауд не слышит даже звона разбитого стекла.
Никого.
Посетители испуганно таращатся на него, некоторые негромко перешептываются. Кто-то крутит пальцем у виска.
- Эй, парень, ты чего? - бармен явно недоволен. - За разбитое придется заплатить.
- Извините, - Клауд хмурится, трет пальцами переносицу и снова усаживается на стул. - Я заплачу. Говорите, оно мозги прочищает?
- А то, - уверенно кивает бармен.
- Тогда я возьму еще порцию.
- Погоди, погоди, с этой-то еще не справился. Кстати, а деньги-то у тебя есть?
Клауд хочет кивнуть, но он не уверен.
Он не помнит ничего из случившегося после того, как Сефирот шептал ему в ухо «беги, Клауд, беги». Не помнит, как добрался сюда; не знает даже, где он. Вполне может быть, что ему опять придется предлагать свои услуги по уничтожению какой-нибудь местной дряни, чтобы оплатить выпивку и разбитый стакан. Чувство дежавю его вовсе не радует.
Клауд опускает руки в карманы. Бармен следит за каждым его движением глазом бывалого снайпера, не иначе. Если у него под стойкой окажется арсенал не хуже, чем у Баррета, Клауд даже не удивится.
К счастью, в одном из карманов оказывается несколько купюр. Лицо бармена сразу разглаживается, а руки миролюбиво ложатся на стойку.
- Ты мне сразу понравился, парень, - задушевно сообщает он Клауду. - Видно, что нормальный. Не то, что эти фанатики.
- Фанатики?
- Ну да, как их... Неприкасаемые. Неужто не слышал? О них нынче только слепой да глухой не знает. На каждом углу вон толкают речи о спасении мира. А я вот, что тебе скажу, парень: чушь все это. Работать надо, а не руки к небу воздевать.
- Кто тут еще речи-то толкает, Варно, - вмешивается кто-то из посетителей.
Клауд поворачивает голову на источник голоса и натыкается взглядом на худощавого растрепанного мужчину за столиком в углу.
- Люди, может, и не прочь работать, да только где? С тех пор, как Шинра сдулись, много ли где тебя возьмут? Мне лично дела не было, кто там и что делил на верхушке, но семья у меня всегда была одета и накормлена. А сейчас что? Который год уже, как псина дворовая, туда-сюда по липовым конторам мыкаюсь.
Он делает большой глоток из своего стакана с пивом, горько жмурится, вытирает с губ пену.
- Сначала вроде ничего было, думали, наладится все. А сейчас все хуже и хуже. Разжирели мы на мако-реакторах. А без них долго ли протянем?
- Пей свое пиво, Сол. И выметайся, - грубо отрывает его бармен. - После второго стакана тебя всегда развозит.
- А чего сразу развозит-то? Тебе-то хорошо, у тебя вот какой-никакой, а барчик остался. Можешь наплевать на всех, кого Корпорация кормила!
- Корпорация, Сол, убила твоего брата. У меня бы на твоем месте язык не повернулся ее тут так возносить.
Мужчина в углу затихает, уткнувшись в свое пиво. Как-то весь ссутуливается , сжимается и будто даже становится меньше.
- Брат сам дурак был. Все из-за той женщины, все из-за нее... Я говорил ему, ведь говорил.
Он замолкает, и стены тут же облепляет неуютная тишина. Клауд ведет плечами, неосознанно пытаясь сбросить ее липкую паутину.
- Знаешь, Варно, - раздается женский голос. Рядом с Клаудом опускается пустой поднос с мокрыми следами от кружек, вслед за ним на стойку ложится пышная грудь официантки, едва-едва прикрытая кофточкой. - Сол, конечно, перебрал, но он дело говорит. Без работы тут каждый третий. И никто ничего тебе не гарантирует. А Неприкасаемые...
- Что? Что Неприкасаемые? - взвивается бармен.
- Они дают людям то, во что можно верить! В спасение, которое принесет с собой новый бог.
- Мой бог - это гили, - бурчит бармен и ставит на поднос пару кружек с чем-то, по виду подозрительно похожим на разбавленное топливо для Фенрира. - Я верю только в них. А ты, Марни, иди-ка к шестому столику, тебя там уже заждались.
Клауд провожает официантку равнодушным взглядом.
- Ты ее не слушай, парень. У девки ветер в голове.
Клауду в общем-то нет до этого дела, но...
- А что за... бога они ждут? - осторожно интересуется он.
Поднимает стакан к губам и делает еще одну попытку. Здесь бармен не соврал, второй глоток дается легче. Горло уже не дерет, а просто щиплет. Вполне терпимо.
- Да кто их знает, - пожимает плечами Варно. - Называют истинным хозяином Гейи.
Пальцы Клауда на стойке едва заметно взрагивают.
-
-
22.03.2011 в 12:51- Ты ее не слушай, парень. У девки ветер в голове.
Клауду в общем-то нет до этого дела, но...
- А что за... бога они ждут? - осторожно интересуется он.
Поднимает стакан к губам и делает еще одну попытку. Здесь бармен не соврал, второй глоток дается легче. Горло уже не дерет, а просто щиплет. Вполне терпимо.
- Да кто их знает, - пожимает плечами Варно. - Называют истинным хозяином Гейи.
Пальцы Клауда на стойке едва заметно взрагивают.
Не слишком ли много богов в его жизни? Или, может, это один и тот же?
Когда-то он не дал ему осуществить задуманное. Чуть позже не позволил шинентай повторить попытку. А теперь что, снова должен вмешаться?
Чтобы все снова пошло по кругу, в четвертый, пятый, сотый раз? Клауд устал быть послушной марионеткой в этом повторяющемся спектакле.
- Эй, босс, у нас, похоже, в подвале трубу прорвало, - официантка появляется рядом так же неожиданно, как и в первый раз. - Там фермер Батс приехал, спрашивал, не нужно ли еще овощей, ну я и спустилась вниз проверить. А там...
- Только этого не хватало! - бармен закидывает на шею полотенце, которым протирал стаканы, и резво выбирается из-за стойки. - Присмотри-ка тут за всем, пока я не вернусь.
Официантка кивает и, едва хозяин скрывается за ведущей в подвал дверью, тут же перемещается поближе к Клауду, который оказывается не готов к вторжению в его личное пространство. Запах ее духов слишком приторный и навязчивый, он забивает ноздри, мешает нормально дышать. Клауду нестерпимо хочется отодвинуться, хотя он и понимает, что от пристального внимания девушки — как же ее звать? а, Марни — его это не спасет.
- Интересуешься Неприкасаемыми? - не заботясь о том, чтобы начать издалека, спрашивает она.
Клауд не то чтобы кивает. Скорее слабо качает головой. Сила тяжести в последние полчаса кажется ему странно усилившейся. Возможно, из-за выпивки.
- Тогда добро пожаловать к нам, - на грани слышимости шепчет Марни, придвигаясь еще ближе. Клауда начинает мутить. - Ты ведь уже знаешь, что такое касание бога?
Что-то внутри сжимается, давит, мешает вдохнуть. Клауд делает быстрый глоток, и скатывающаяся вниз по горлу обжигающая волна приносит облегчение.
- О чем ты...
- Метка бога, - девушка кладет пальцы ему на локоть. - Геостигма.
- Откуда ты знаешь?
- Что ты был отмечен? - она смеется беззвучно, одними губами, но Клауду кажется, что их слышит весь бар. - Я просто вижу. Только не спрашивай, как. Такое не скроешь, как ни старайся. Ведь он, - Марни наклоняется к уху Клауда, ее волосы щекочут ему щеку, - уже внутри тебя.
Клауд хочет мотнуть головой — упрямо, несогласно. Хочет сказать «нет, это ложь, все — ложь», но слова застревают в горле.
Тот дождь, в котором он слышал голоса Аэрис и Зака, очистил его от геостигмы, это так, но вот боль он не унял. Она отступила ненадолго, ушла вглубь, окуклилась, затаилась. Но стоило вернуться Сефироту, как вернулась и она.
Клауд неосознанно накрывает ладонью правой руки предплечье левой.
Фантомная боль, ненастоящая.
- Метка ставится раз и навсегда, - улыбается ему Марни.
Надо же, она и вправду считает ее благословением божьим. Жаль, Клауд ее восторга не разделяет. Впрочем, у каждого свои иллюзии.
- Везунчик ты, - продолжает она. - Я бы тоже хотела такой быть. Отмеченной.
- Не стоит, - роняет Клауд. - Ближе к богу тебя это не сделает.
Но она его, кажется, не слышит.
- Вот подзаработаю еще немного, чтобы мать не с пустыми руками оставлять, и уеду. Северный Кратер, конечно, не близко, но ничего, я знаю, это того стоит.
У Клауда по спине пробегает холодок.
- Северный Кратер?
- Ага. Все, кто хочет присоединиться к Неприкасаемым, идут туда. Но это только между нами, ладно?
Она лукаво подмигивает ему и, подхватив со стойки свой поднос, возвращается в зал к клиентам, которые, судя по голосам, явно недовольны тем, сколько внимания Марни уделила одному Клауду.
В стакане осталось совсем немного, но Клауд до сих пор не чувствует какого-либо особенного воздействия. А ведь сначала казалось, что уже после второго глотка он если не отрубится, то как минимум захмелеет. В памяти всплывают армейские байки о том, что высокие дозы мако сводят на нет эффект любого алкоголя. Взять хотя бы Солджеров первого класса Анджила Хьюли и Генезиса Рапсодоса. Ходили слухи, что на устраиваемых старым президентом Шинрой светских приемах, где они обязаны были присутствовать, Генезис мог пить, сколько угодно, оставаясь при этом абсолютно трезвым. Анджил себе такого не позволял никогда, но молва приписывала ему стойкость к алкоголю автоматически, наравне с Генезисом. Что же касалось Сефирота... Тут и думать не надо. Сефирот был недостижимо, пугающе совершенен во всем, и никто не осмелился бы это оспорить.
Трудно соперничать с богом.
Клауд не хочет повторять уже пройденное. Нужно вырваться из этого замкнутого круга, нужно найти другой выход. Но для начала — встретиться с тем, из-за кого все началось, лицом к лицу.
Во плоти.
Клауд залпом допивает свою порцию, встает со стула и кидает на стойку несколько монет.
- Заходи к нам еще, - машет ему вслед Марни.
Она верит, что новый бог принесет на Гейю очищение, но даже не подозревает, как сильно ошибается. Одержимость и безумие — вот все, что он может дать своим адептам. Кому как не Клауду об этом знать.
-
-
22.03.2011 в 12:51Наверное, это было опрометчиво — бросить все и пуститься в такую авантюру. Эта мысль догоняет Клауда спустя несколько часов.
Он гонит по старой, мало используемой дороге, пятно света от фар Фенрира напряженно дрожит впереди, выхватывая из темноты все новые и новые куски плотно утрамбованной земли. Асфальтированная магистраль осталась далеко позади, а город еще дальше.
Клауд пытается вспомнить, что случилось, когда он покинул тот бар.
Фенрир был на стоянке недалеко от входа. Завести мотор — дело пары секунд, и вот байк уже несся прочь из Эджа. Дальше все сливалось в однотонную серость, и только дорога виделась четкой, как никогда.
Когда спустилась ночь, Клауд тоже не помнит. Сознание будто затянуто влажной марлей: все кажется размазанным, нереальным и совсем чужим.
Он сбрасывает скорость и тормозит, съехав на обочину. Оглядывается по сторонам, прислушиваясь.
Где-то невдалеке слышен волчий вой. В кустах яростно трещат сверчки и, будто соперничая с ними, ветер нарочно путается в тонких ветвях, заставляя листья шелестеть сильней обычного. Пахнет хвоей и поднятой байком пылью.
До Северного Кратера путь неблизкий, но, к счастью, Клауд умеет ориентироваться по звездам. Гонка за Сефиротом через все Гайю многому его научила. И большую часть из этого Клауд хочет забыть с той же яростью и отчаянием, с какой когда-то жаждал узнать.
Нестерпимо хочется пить. Клауду даже не нужно лезть в дорожную сумку, он и так знает, что ничего там не найдет. Кроме байка, мечей и горсти гилей в кармане у него с собой ничего нет.
Он закрывает лицо руками и трет пальцами глаза. Хорош путешественник, нечего сказать. Хоть бы флягу воды в баре взял.
Ладно, сейчас уже поздно об этом думать. Веда, младшая из Полночных Сестер, сегодня горит ярче обычного. Она укажет путь на север, и этого вполне достаточно.
Следующие несколько часов Клауд гонит так, будто надеется ее поймать. По пятам за ним, судя по нарастающим глухим раскатам, стремительно несется буря. Клауд уже чувствует спиной ее холодное дыхание. Фенрир мчит, как ветер, но этого все равно недостаточно. Небо над головой затягивает тучами. Они напирают друг на друга, толкают в черные, набухшие влагой бока, рычат, скалятся темными беззубыми провалами огромных ртов. Звезд больше не видно.
Клауд глухо чертыхается, едва не слетая с дороги на крутом повороте. Сбрасывает скорость, выворачивая руль.
Воздух проваливается в легкие комками влажной ваты. Чуть больше, и Клауд, наверное, мог бы захлебнуться. Вместо этого он крепче сцепляет зубы и наклоняется ближе к рулю. Фенрир одобрительно взрыкивает и, приободренный хозяином, почти что летит вперед стальным зверем.
Клауд оборачивается на миг. Как раз вовремя, чтобы увидеть бьющую в землю молнию. Раскат грома догоняет его через пару секунд.
Уже близко.
Однако ливень что-то запаздывает. Видать, отстал по дороге.
Если не удастся найти убежища раньше, чем его настигнет буря, придется останавливаться и пережидать ее в лесу. Неважная перспектива, но другой у Клауда нет. Он дает себе еще двадцать минут. Потом — все. Буря ждать не станет.
От раскатов грома закладывает уши. Клауд встряхивает головой, сглатывает слюну, чтобы избавиться от чувства заложенности. Помогает.
И тут с неба стеной падает ливень. Всего полминуты, и дорога превращается в хлюпающее, чавкающее месиво. Колеса байка вязнут в грязи, скорость приходится сразу сбросить. Клауд уже решает свернуть в лес, под защиту высоких елей, когда замечает на обочине покосившийся дорожный знак. Гостиница через пятьсот метров. Самый лучший знак, что Клауд видел за последние пару лет.
Фенрир утробно ворчит, молотя колесами грязь.
- Осталось совсем немного, дружище. Потерпи, - шепчет Клауд, наклоняясь ниже, и хлопая байк по горячему боку.
Еще несколько минут борьбы с раскисшей дорогой, и они все-таки добираются до порога мокрого, как и все вокруг, двухэтажного домика. Слева что-то вроде незаконченной пристройки: деревянные подпорки и неширокий навес, но для Фенрира этого вполне достаточно. Клауд заводит байк под крышу и выключает двигатель.
- Ну вот и все.
На пороге его уже ждут. Наверное, услышали рев мотора. Увидеть что-то в окне в такой ливень вряд ли возможно.
Невысокая, кутающаяся в плащ худая женщина машет Клауду рукой, приглашая внутрь. Повторять дважды ей не приходится.
- Простите, что так поздно, - извиняется Клауд. - Я не рассчитал дорогу.
- Пустое это, - небрежно отмахивается женщина. - Все равно бессонницей мучаюсь.
Она снимает плащ и, повесив его на вешалку возле дверей, проходит за стойку.
- Тридцать гил за ночь, плюс еще десять, если хотите поесть.
- А... - неуверенно выдавливает Клауд. Ответы, произнесенные раньше вопросов, всегда его несколько обескураживают. - Да, спасибо. Могу я...
- Конечно, - хозяйка отмечает что-то у себя на мониторе рядом со стойкой. - Не стоять же у порога. Итого сорок гилов, - напоминает она, когда Клауд делает шаг к камину. - Деньги вперед.
Клауд молча лезет в карман и достает деньги. Хозяйка так же молча хватает их — руки у нее дрожат, но вряд ли от холода — пересчитывает и, удостоверившись, что все верно, быстро сует монеты в единственный карман своего передника. Интересно, как давно у нее не было постояльцев? В такой глуши немного способов заработать, а содержать здесь гостиницу все же не самый прибыльный, да и не самый безопасный способ.
Клауд ежится. Его начинает знобить. Всего ничего проторчал под ливнем, но с таким ветром, похоже, и этого оказалось достаточно. Он подходит к камину и с наслаждением протягивает к огню руки, чувствуя, как медленно, но верно по телу расползается тепло. Вот только спина до сих пор, как изо льда. Клауд как раз собирается повернуться ею к огню, когда возвращается хозяйка. В руках у нее глубокая миска с чем-то, напоминающим вареные овощи в подливе, но за точность предположения Клауд не поручится.
- Вот.
Тифа на его месте точно сказала бы, что на десять гилей ей должны были подать как минимум пять таких тарелок, и это в общем-то чистая правда. Но Клауду нет до этого дела, ему просто нужно закинуть что-нибудь в желудок, чтобы продолжать оставаться на ногах. Вкуса он все равно не почувствует. Поэтому он кивает и берет протянутую тарелку.
- Ваша комната наверху. Вторая дверь слева. Там можете принять душ.
Душ, повторяет про себя Клауд. Горячий душ. Ради этого можно простить и скромный ужин.
- Можно взять с собой? - спрашивает он, поднимая тарелку.
- Да.
- Спасибо.
Наверх ведут четырнадцать широких, скрипучих ступеней, но Клауду кажется, что это самая длинная в его жизни лестница. Усталость наваливается на него, как тяжелое, ватное одеяло; приходится прилагать немало усилий даже для того, чтобы просто передвигать ноги. Озноб все не проходит. Клауд нервно передергивает плечами и приказывает себе крепче держать в пальцах тарелку. Не хватало еще и еду уронить.
Добравшись, наконец, до комнаты, он закрывает дверь и тут же съежает по ней на пол. Нужно посидеть так немного, передохнуть.
Буря за окном не собирается утихать. Дождь бьет в окна так, что, кажется, еще чуть-чуть, и стекло разлетится вдребезги. Клауд закрывает глаза, но лучше не становится.
С едой он расправляется чуть меньше, чем за минуту, и, оставив тарелку на полу, поднимается на ноги.
Под душем дрожь не утихает, и не важно, насколько горяча вода. Чертов ливень будто заполнил Клауда изнутри, и вместо крови в венах у него теперь лед. Мелькает безумная мысль вызвать Ифрита, но уже через миг Клауд понимает, что толку от этого не будет никакого. Ифрит к мелочам равнодушен, скажешь ему «согрей», а он спалит тебя дотла. А стать обгорелым угольком Клауд пока что не торопится.
Он делает воду еще чуть горячей, теперь она почти обжигает. Плавающий в воздухе пар оседает на плитках кафеля, кране, боковой полочке. У Клауда начинает кружиться голова. Он выключает воду и выбирается из душа, хватаясь рукой за вешалку для полотенец.
Странная реакция. Раньше такого не случалось, по крайней мере, так быстро. Больше похоже на... Клауд вымученно стонет в прижатое к лицу полотенце.
Калмский ром.
Мозги-то он прочищает, что верно, то верно, но кто сказал, что после этого он не дает пусть и отсроченного на несколько часов, но обычного для любого алкоголя эффекта? Бармен на этот счет ничего не сказал, ну так Клауд и не спрашивал. А своего опыта в общении с крепкими напитками у него чокобо наплакал.
Час от часу не легче.
Клауд прислоняется лбом к запотевшему зеркалу. Прохладная, гладкая поверхность приятно холодит кожу, и влажное прикосновение к своей шее — последнее, что можно сейчас ожидать. Он вздрагивает, рывком оборачиваясь.
Никого. Да и кто может здесь быть? Дверь в номер Клауд запер, а с хозяйкой все вопросы они, кажется, уже решили.
Из крана монотонно, как по темечку, капает вода, за окном истерит буря, а Клауд все не может решить, показалось ему или нет. Проводит ладонью по зеркалу, стирая осевшую влагу, вглядывается настороженно в собственное отражение, выискивая что-то, чего там нет. Комната слегка плывет, и Клауд снова хватается за голову. Будто повинуясь этому движению, мир вокруг перестает качаться.
Клауд наскоро вытирается и оборачивает полотенце вокруг бедер.
В комнате темно, только на полу лежит прямоугольник света из ванной. Почему-то кажется, что если наступить в него, пол будет теплым, но с первым же шагом Клауд понимает несбыточность этой надежды. Он поджимает пальцы ног, отступая обратно в ванную, на нагретый кафель. Но не торчать же тут до утра. Он дает себе еще несколько секунд, а затем решительно переступает порог.
-
-
22.03.2011 в 12:53Клауд не успевает даже голову повернуть — чужие руки толкают его к стене, заставляя больно удариться спиной и замереть нерешительно, вглядываясь в неясный ситуэт. Свет в ванной гаснет, оставляя комнате лишь желтые отблески качающегося на ветру фонаря за окном.
Клауд дышит частыми, неглубокими вдохами. Глаза еще не привыкли к темноте, попытки сфокусировать взгляд приносят лишь жгучую боль под веками, но Сефирота он чувствует всем своим нутром, каждой клеткой, каждым нервом.
Когда прохладная ладонь ложится ему на шею, Клауд пытается рвануться в сторону, сбросить с себя чужие руки. Безуспешно. Даже попытка выходит какой-то жалкой и никчемной. Комната снова кружится, пол под ногами плывет.
- Нет, - выдыхает Клауд. - Тебя здесь не...
- Я здесь, - Голос, как яд, как лезвие под кожу, как огонь под пальцами. - Ты не можешь этого изменить, Клауд. По крайней мере, не сегодня.
Сефирот снова насмехается над ним, снова загоняет в угол, снова играет.
Клауду кажется, что темнота движется. Совсем рядом, прямо перед ним. Он вглядывается в нее, вглядывается до рези в глазах, пока, наконец, вспышка молнии за окном не выхватывает из нее знакомое лицо. Обычно яркие, неестественно, по-кошачьи зеленые глаза Сефирота сейчас кажутся совсем темными. Сердце дергается, прыгает, кажется, куда-то к горлу. Клауд сильнее вжимается затылком в стену.
Это уже не галлюцинация. Это живая, пугающая, совершенная реальность.
- Я ведь говорил, что ты вернешь меня.
Сефирот слишком близко. Клауд чувствует, как он вжимается в него своим телом, не давая даже пошевелиться; чувствует его руки, его дыхание, его губы на своих собственных.
- Я... я остановлю это. Тебя.
- Зачем? - чужой язык легко касается языка Клауда, ловит его, проскальзывает внутрь, лаская нёбо. - Снова хочешь спасти мир? Это неблагодарное дело, если ты не заметил. А главное, абсолютно бесполезное.
Клауд пытается отвернуть лицо, вспомнить злость и ярость. Хоть что-то, что помогло бы удержаться на самом краю.
- Ты используешь других!
- Тебе это не в новинку.
Ладонь Сефирота поднимается вверх по шее Клауда, пальцы обводят контур подбородка, скользят за ухо, сжимают влажные после душа волосы. Рывок, и Клауд вынужден запрокинуть голову назад, подставляя горло. В полной темноте каждое прикосновение ощущается четче, острее: и твердая стена под лопатками, и холодный пол, и неторопливые, изучающие поглаживания живота и ребер.
- Эти люди, - хрипит Клауд, - Непри... каса... емые... они поклоняются... тебе...
- Мне не нужно их поклонение.
Сефирот отпускает волосы Клауда, позволив тому опустить голову, закашлявшись. Перед глазами плавают цветные круги, в горле пересохло, а в коленях слабость, как после отравления мако.
- Тогда что... - слова приходится выталкивать из себя силой, - что тебе... нужно?
- Я скажу тебе, Клауд. Но не сейчас.
Сейчас Сефирот хватает его за руку и толкает на кровать. Жестко, властно. Не заботясь о чужом мнении и не принимая отказа.
Клауд пытается подняться, дотянуться до меча... и понимает, что оставил его внизу, вместе с Фенриром. Сознание на автомате пробует найти замену, вспомнить, есть в комнате хоть что-то подходящее, но в следующий миг оказывается раздавленным волной навалившейся слабости. Голова идет кругом; тьма вокруг то вспухает черными, дрожащими волдырями, то опадает, проваливаясь внутрь себя. Она беспрестанно движется, и, освещаемый вспышками молний за окном, Сефирот движется вместе с ней.
Он склоняется над Клаудом, его ладони гладят, мнут, скользят, надавливают. Клауд теряется в этих прикосновениях. Волосы Сефирота щекочут ему живот и бедра. Когда он успел остаться без полотенца, Клауд не помнит, но это уже не важно.
Важно, что никогда в жизни, даже в бою, Сефирот не был к нему так близко.
Буря швыряет в окно сломанные ветви, воет, скребет черепичную крышу, срывает с петель ставни. Может, ревнует. Кто знает.
Клауд не видит, но чувствует: Сефирот разводит ему ноги, приподнимает за бедра, тянет их на себя и склоняется над его животом. Его волосы, как покрывало тончайшего шелка, и то, что он делает там, внизу, скрытый этой серебряной завесой, заставляет Клауда выгибаться ему навстречу. Впервые так жадно и просяще.
Сефирот скользит языком вдоль его члена с убийственной, дразнящей неспешностью, и Клауд не может сделать ничего, чтобы прекратить эту пытку. Лишь дышит в такт движениям, широко распахнув глаза, глядя в живую, обволакивающую тьму. В неверном свете качающегося за окном фонаря согнутая спина Сефирота кажется облитой воском: матовая, тускло-желтая. Клауд смотрит, как двигаются его лопатки, когда он сводит плечи; как поднимается его локоть, когда он упирается одной рукой в кровать рядом с бедром Клауда.
А потом фонарь срывает ветром, и Клауд не видит ничего. Но ему и не нужно.
Когда Сефирот заполняет его собой, тьма вокруг замирает на миг - бесконечно долгий, невыносимый, опустошающий. Все, чем Клауд жил: вся та мутная, разъедающая ненависть, слепая ярость, давящее на горло отчаяние — все стирается этим мигом обладания. И вот тогда Клауду становится страшно.
Потому что в пустоте рождается безумие.
Он пытается подняться, пытается сказать, но Сефирот останавливает его одним движением. Его пальцы на губах Клауда, как печать: ее нельзя разбить. Остается лишь хвататься за плечи, отталкивать, притягивать, открывать рот в немом крике, дышать в такт каждому толчку. И постепенно страх уходит.
Клауд кончает первым, и это как забытая, остро-пряная эйфория, которая бывает после хорошего боя.
Даже лучше.
Еще пара толчков, и Сефирот замирает над Клаудом, а затем расслаблено опускается ему на живот. Горячий, живой, настоящий.
- Ты, - шепчет он тихо.
- Чт... о чем ты...
Язык не слушается. Клауд пытается спросить еще раз, но безуспешно. Перед глазами все плывет, ему кажется, будто он падает, падает, и нет конца этому падению.
- То, что мне нужно, - отвечает Сефирот.
-
-
22.03.2011 в 12:53- Нет, Рено, за штурвал ты не сядешь, - говорит Ценг.
Только что-то маловато решимости в его голосе. По крайней мере, отмечает про себя Рено, меньше, чем обычно. Знает ведь, что это как против ветра плевать, но все равно упрямится.
- А вот и сяду.
- Рено, послушай, - меняет тактику Ценг. - В твоем нынешнем состоянии...
- В каком состоянии? Я, что, похож на развалюху? Я еще огого! Руд, скажи ему.
Тот лишь коротко кивает. Ценга это, судя по всему, не особо впечатляет. Его брови по-прежнему сдвинуты к переносице, а губы сжаты в тонкую линию.
- Ты явно не в лучшей форме, Рено. И ты не знаешь, когда будет следующий приступ.
- А кто знает? - Рено упрямо скрещивает руки на груди, всем своим видом давая Ценгу понять, что отступать не намерен. Взаимные препирательства — его личный, запатентованный метод общения с начальством. - Нам нужно добраться до этих фанатиков как можно быстрее. Мне нужно, - уточняет он с нажимом. - Эти говнюки впаяли мне не какую-то, мать их, простуду, а геостигму, Ценг. Геостигму, дзо-то!
- Информация о том, что у них, вероятно, есть антидот, всего лишь преположение. Я не могу гарантировать тебе...
- А у нас работа такая, Ценг: никто не может гарантировать ничего, кроме головной боли.
Ценг плотнее сжимает губы. Взгляд у него тяжелый, сосредоточенный. Что там у него в голове варится, черт знает.
- Не забывай про задание.
- Да, да, а то как же, - отмахивается Рено. - Но управлять этой пташкой, - он кивает в сторону, на ожидающий их вертолет, - все равно буду я.
Он разворачивается на пятках, подхватывает с земли свою сумку, хлопает напарника по плечу. Тот в ответ коротко кивает.
- Руд, - окликает его Ценг.
- Не беспокойтесь. Я позабочусь о нем. Мы все сделаем.
- Да, да, мы все сделаем, - активно трясет головой Рено. Шею простреливает болезненным уколом, и он тут же застывает с приклееной к лицу улыбкой. Уголки губ нервно дергаются, в глазах мутнеет.
- Рено? - мгновенно настораживается Ценг.
Вот уж нет. Рено скорее сжует собственный хвост, но отвоеванных позиций не сдаст.
- Все путем, все путем.
Стараясь не делать резких движений, но при этом выглядеть все так же уверенным в себе, он вцепляется в локоть Руда. Это ненадолго, это пройдет. Как только они сядут в вертолет, все встанет на свои места.
Туман перед глазами постепенно рассеивается, позволяя увидеть напряженное лицо Ценга.
- Я рассчитываю на вас, - говорит он.
Руд кивает, отбирает у напарника его сумку, и они идут к вертолету. И, кажется, чем он ближе, тем лучше Рено становится. Шею понемногу отпускает, и уже не нужно держаться за Руда для верности. Хотя тот не против, уж Рено-то точно знает.
- Вот еще чего удумал — отбрать у меня мою малышку, - бубнит он, когда они оказываются от Ценга на достаточном расстоянии. - Чтоб я и отдал ее кому-то! Нет, Руд, ты не думай, ты не кто-то там, я тебе, как себе, доверяю. Даже больше. Но мы с этой крошкой столько часов налетали, что она мне родней матери, дзо-то.
Руд ничего не отвечает. Большую часть времени этого и не требуется, так как Рено говорит и за себя, и за него, но сейчас это молчание слишком тяжелое и напряженное. Совсем не рудовское.
- Йо, напарник, ты чего?
До вертолета всего ничего. Кабина пилота открыта, знакомое кресло и наушники уже ждут, но Руд останавливается в шаге от цели, между Рено и вертолетом. Рено недоуменно чешет в затылке, вскидывая брови.
Не может же Руд...
- Научись лгать поубедительней.
Рено улыбается — широко, с облегчением. Нет, ну в самом деле, глупо же было думать, что Руд, старина Руд, ревнует к какой-то железяке! И как Рено вообще в голову такое пришло? Даже на секунду.
- Слушаюсь, мамочка.
Он запрыгивает в кресло пилота и хватает наушники. Внутри поднимается захлестывающая волна забытого восторга. Да, детка, да, как же долго он ждал этого момента!
Руд позади забирается в пассажирский отсек, складывает сумки в углу. Все, что может им понадобиться, он собирал одновременно с утренним и, надо сказать, весьма бодрящим инструктажем Ценга. Когда начальство врывается в комнату без стука ни свет, ни заря, это вообще сильно бодрит. Рено тогда много чего хорошего Ценгу пожелал сквозь зубы, сползая с кровати.
Что на шефа вообще нашло? Будто хвост подпалили. Нет, выглядел-то он как обычно — собранный, серьезный, голос не дрожал, но что-то не так было с этим его ранним визитом, что-то совсем не так. И ни тени Руфуса поблизости.
Подозрительно. Очень подозрительно.
Ценг предельно ясно обрисовал им картину. Возможно, даже сказал чуть больше, чем того позволил бы Руфус, окажись он рядом.
Неприкасаемые — не простые религиозные фанатики. Никто не знает природу энергии, которой они так щедро делятся, и что за последствия будут у такой благотворительности, тоже неизвестно. Не логичней ли, обладая таким ресурсом, извлечь из этого выгоду? За примером и ходить далеко не надо, светлая память Корпорации Шинра.
- Но бесплатный сыр бывает только в мышеловке, - справедливо заметил Ценг.
- Не люблю сыр, меня с него пучит, - поморщился Рено. Все эти далеко идущие планы его только утомляли.
Ценг эту фразу проигнорировал.
И вот теперь они с Рудом в вертолете, напичканные ценной и не очень информацией, едой, одеждой и благими намерениями. Рено свято верит, что надрать задницы этим мудакам в рясах — правое дело, так что да, намерения благие. Самые что ни на есть.
Панель приборов смотрит на него бесцветными глазками датчиков. Рено поднимает руку и по очереди щелкает рядом рычажков над головой. Стальная крошка тут же оживает: глухо взрыкивают двигатели, широкие лопасти винта над кабиной начинают ускоряющееся вращение.
Руд перебирается на переднее сиденье, кладет ладонь на плечо Рено, привлекая его внимание. Тот в ответ ухмыляется и показывает ему большой палец. Руд качает головой, но ничего не говорит. Оно и не нужно, Рено и так знает, что он хочет сказать: «если что, я рядом».
Рокот двигателей усиливается, винт кромсает лопастями застывший воздух, кидая его прозрачные пласты на лобовое стекло; сиденье под телом мелко вибрирует, и это в сотню, нет, в тысячу раз лучше любого наркотика: чистейшая, внутривенная эйфория.
- Рено, как слышишь? - звучит в наушниках голос Ценга.
- Отлично. Координаты я получил.
Когда вместо следующей фразы Ценга слышится голос Руфуса, Рено аж на кресле подпрыгивает. Судя по интонациям, Большой Босс явно не в настроении, и после пары секунд раздумий Рено приходит к выводу, что не хочет знать причину. Но удержаться от того, чтобы повернуть голову и прилипнуть к стеклу, разглядывая начальство, все-таки не может.
Руфус растрепан, будто только что из постели.
Рено трет руками глаза. Даже не верится. Таким он президента еще не видел.
- Ценг, - его голос приглушен, все-таки далековато от рации. Но, черт возьми, Рено руку на отсечение готов дать, что слышит в нем чуть ли не бешенство! Контролируемое, ледяное бешенство. Вот так дела!
Ценг рывком оборачивается.
- Нам нужно поговорить. Иди сюда.
- Господин президент.
- Иди. Сюда, - как по капле сцеживает Руфус. - Немедленно.
- Да, господин президент. Рено, - голос Ценга становится громче, когда он подносит рацию к лицу, - взлетайте.
- Есть, шеф! - Рено зажимает себе рот ладонью, давясь от смеха.
Руд вопросительно поднимает брови. С соседнего кресла ему не видно, из-за чего напарник так веселится.
- Что там?
- Руд, я не могу, - ржет Рено. - Скандал в благородном семействе, дзо-то!
Обратная связь отключена, и он, наконец, может позволить себе захохотать в голос. На большее он не способен еще секунд десять. Отсмеявшись, Рено делает глубокий вдох и кладет ладонь на рычаг управления.
- Ну, погнали!
Поднимая вихрь пыли, вертолет мягко отрывается от земли, разворачивается и с ровным, низким гулом устремляется на север.
-
-
22.03.2011 в 12:53Клауд просыпается от боли в затекшем плече.
Надо же было умудриться заснуть, так неудачно подвернув под себя руку, что теперь ее почти не чувствуешь. Совсем, как в детстве. Некоторые вещи с годами не меняются.
Клауд осторожно перекатывается на спину. Мышцы тут же протестующе ноют, недвусмысленно намекая на произошедшее ночью. Ненадолго кажется, что если закрыть лицо руками, это принесет облегчение.
Не приносит.
Клауд откидывает одеяло и спускает ноги на холодный пол. Он без одежды, а это значит, что убедить себя в том, что все было сном, уже не получится. Особенно после того, как пальцы натыкаются на засохшие следы семени на бедре. Клауд бездумно смотрит на них несколько секунд, а затем аккуратно встает и плетется в ванную, разбивая глухими шлепками ног молчаливую утреннюю серость.
Под горячей водой тело медленно возвращается в норму: расслабляются сведенные мышцы, тяжесть в голове проходит, и мысли, поначалу лениво ворочающиеся, ускоряют бег. Вот только в какую бы сторону они не бежали, все возвращается к Сефироту.
Клауд упирается руками в стену и опускает голову, закрывая глаза. Вода разбивается о затылок, стекает по плечам и спине теплыми струями. Хочется раствориться в ней, влиться в полок, стать частью чего-то, что смыло бы все его проблемы. Глупая, несбыточная мечта.
Клауд встряхивает головой. Мокрые пряди тут же прилипают к щекам. Он отрывает от стены руку, чтобы убрать их, но до лица донести не успевает. Чужая ладонь припечатывает ее обратно к стене.
Клауд дергается, пытаясь отстраниться, повернуться, чтобы увидеть, кто это. В голове галопом скачут мысли одна другой глупее: о том, почему он не слышал, как кто-то вошел в ванную, как можно быть настолько беспечным, и самая четкая и громкая о том, что он же запер дверь еще вчера вечером!
- Прекрати.
Клауд замирает, слыша знакомые интонации. Голос Сефирота в шуме льющейся сверху воды кажется тише обычного, и будто бы острой, болезненной иронии в нем тоже стало меньше. Его ладони на ладонях Клауда, а грудь прижата к его спине. Эти прикосновения реальны и иллюзорны одновременно.
Клауд открывает рот, чтобы сказать хоть что-то, но ничего не выходит. Они стоят так: в струях текущей воды, в ее плеске, во влажном теплом паре; стоят долго, не говоря ни слова. И в какой-то момент Клауд понимает — другого он и не хочет.
Это пугает и завораживает.
Наверное, так всегда бывает, когда сходишь с ума.
- Что ты хочешь от меня? - спрашивает Клауд.
- Не знаешь ответ?
Клауд и в самом деле не знает.
Он устал и запутался, он уже не понимает, чего хочет и к чему стремится. Все перемешалось в голове, как разноцветыне осколки разбитого витражного окна: воспоминания, надежды, желания, обещания. Где-то там, далеко, Тифа журит его за то, что он опять спал в одежде; Марлин с Дензелом снова делят какую-то игрушку, смеются и носятся вокруг, как стадо маленьких Бахамутов; Баррет названивает каждую неделю с расспросами о дочурке, и изредка можно почувствовать спиной пристальный взгляд Ценга. Он все еще под наблюдением, Клауд знает, но Ценг ненавязчив и ни во что не вмешивается, а потому Клауду нет до него дела.
Это его маленький, пропахший тленом мирок. Он задыхался в нем, как лабораторная мышь в клетке, куда пустили смертельный газ, но, в конце концов, он почти смирился.
А потом появился Сефирот, и мир стал трещать по швам. С каждым разом все громче и яростней, расползаясь и падая к ногам ошметками подернутой плесенью реальности.
Клауд не хотел этого видеть, но ему не оставили выбора.
Сефирот вытолкнул его наружу, прочь из крохотного мирка, в котором он застрял, и теперь Клауд, как ребенок, который впервые встал на ноги. Сделать шаг — и страшно, и не уверен, что сможет. И назад пути уже нет.
Но одно он знает точно.
- Я не хочу больше бежать.
Сефирот только усмехается ему в затылок.
- Тогда для начала перестань бегать от меня, Клауд.
-
-
22.03.2011 в 12:54Без неприятностей все-таки не обходится.
Не то чтобы Рено ищет их специально, ну по крайней мере, он думает, что совсем не ищет, но на деле всегда оказывается наоборот. Это жизненное противоречие преследует его всю жизнь, но Рено упорно списывает все на неудачное стечение обстоятельств. Иногда это помогает, чаще — не очень.
Часа два они летят спокойно, а потом все идет по кругу. Снова сведенные мышцы, потеря контроля над правой рукой и ощущение, что кожу на шее срезают тонкими пластами. Руд не спрашивает у напарника, что случилось. Сразу переключает управление вертолетом на себя, врубает автопилот и тащит Рено за собой в пассажирский отсек, чтобы вколоть ему очередную порцию лекарства.
- Ненавижу эту дрянь, - шипит Рено, когда приходит в себя.
Поднимает и опускает руку, проверяя подвижность плеча, сжимает и разжимает пальцы. Чувствительность возвращается медленно, и это совсем не радует. При таких темпах восстановления ни о каком управлении вертолетом пока не может идти и речи. Да и Руд не позволит.
- Проклятье, Клауд не говорил, что эта штука доставляет столько проблем!
- Не уверен, что ему пришлось с таким столкнуться, - мрачно бросает Руд. - Первая геостигма не развивалась так быстро, да и боли были меньшие.
Тут не поспоришь. Рено сам все видел на примере Руфуса. Все Турки видели.
Президент не иначе как с серебрянной ложкой в заднице родился! Ему все, как с гуся вода: что метеорит, что геостигма. Изворотливый, как угрь. Рено бы сейчас не помешала и половина его везения, а то, кажется, свое собственное у него закончилось.
Он тянется к своей сумке, чтобы достать воду, но Руд опережает его, уже протягивая пластиковую бутылку с отвинченной крышкой.
- Иногда мне кажется, что ты читаешь мои мысли, напарник.
- Я просто тебя знаю.
Рено криво усмехается и прикладывается к горлышку. После приступов его всегда мучает особенно сильная жажда.
Снаружи, за окном, сплошная серость: от темных и недовольных волн до низкого, набухшего от еще непролившегося дождя тяжелого неба. Солнце надежно запечатано в свинец туч и, судя по всему, надолго.
От такой картины Рено тянет зевать. Что он и делает. Так и плесенью покрыться недолго.
- Я уже в норме, - заверяет он напарника. Уверенно и весело. - Можно отключать автопилот.
Не тут-то было.
Движение Руда не быстрей обычного: он всегда делает упор на силу, а не на скорость, поэтому обычно Рено не стоит больших усилий его опередить. Но сейчас он пропускает щелчок по носу, как малый ребенок. Потому что просто не успевает поднять руку и перехватить напарника. Попытка отзывается в плече болезненным уколом.
- Я это специально, - оправдывается Рено, - дал тебе фору!
Руд молча бросает ему на колени запаянный к герметичную упаковку бутерброд.
- Поговорим об этом, когда сможешь меня остановить.
Вместо ответа Рено яростно впивается зубами в пакет, плюется, чертыхается и, наконец, высвободив еду из упаковки, целиком запихивает ее в рот. Через полминуты тот факт, что он переоценил свои силы, думая, будто этим сумеет заставить Руда раскаяться, становится слишком очевидным. Рено давится и кашляет, Руд хлопает его по спине.
Но к штурвалу так и не пускает.
Последний визит к Северному Кратеру был не самым лучшим для Рено воспоминанием. Сплошная головная боль. Был бы у него выбор, он бы сюда ни ногой.
Чем ближе они к цели, тем хуже становится погода. Руд опускает вертолет ниже, под тучи, чтобы хоть что-то видеть, но это мало помогает. Снежный туман облепляет машину комьями мокрой ваты, и приходится целиком полагаться на приборы и проложенный заранее курс. У Рено аж руки чешутся, так хочется снова взяться за штурвал.
Внутри растет незнакомое, тревожное чувство. Он вытирает о брюки вспотевшие ладони. Кажется, что даже в ровном шуме лопастей винта можно слышать, как лопаются разрезаемые им комья тумана. Вот так — пых, пых. Этот звук забивает уши.
Рено встряхивает головой, стаскивает наушники и по очереди ковыряет пальцем в каждом ухе. Затем снова одевает наушники и откидывается на спинку пилотского кресла.
- Нам даже с погодой не везет, ну что за хрень, дзо-то.
Руд невнятно хмыкает в ответ, вглядываясь в зыбкую молочную взвесь впереди.
Рено зябко ежится.
- В сумке теплая одежда.
- Самое то! - радостно отзывается Рено и живо перебирается в пассажирский отсек за вещами. С минуту сосредоточенно ковыряется в сумке. - Слушай, а где...
- Носки в боковом кармане. Через полчаса спускаемся.
- А, отлично, я нашел носки! Не хочешь переодеться? Я тебя заменю, - с готовностью предлагает Рено.
Чтобы углядеть за этим щедрым предложением его истинные намерения, не нужно быть семи пядей во лбу.
- Когда приземлимся.
- Да ладно, напарник, что может случиться за пару минут, пока ты будешь переодеваться? Ты ж меня обколол, так что я в отличной форме!
- Не стоит рисковать, - в голосе Руда железобетонная уверенность, и на данный момент у Рено нет аргументов, способных ее прошибить.
- Ну, Руууууд, ну давай. У тебя уже нос посинел от холода!
От безысходности к чему только не прибегнешь. Но Руд своего мнения не меняет, и Рено остается только послушно забраться за свое место, продолжая бубнить себе под нос, что это все полнейшая чушь, что он сам способен о себе позаботиться, и руки у него вовсе не дрожат, и их «малышку» он вполне способен посадить даже в такой туман с закрытыми глазами. Через пару минут, когда Рено все еще не унимается, Руд молча кладет левую руку ему на колено. Ладонь у него теплая, это чувствуется даже сквозь ткань брюк; он слегка сжимает пальцы и на секунду отрывает сосредоточенный взгляд от приборов, чтобы посмотреть на Рено. Тот сразу замолкает.
- А, - как-то растерянно и даже немного виновато говорит он спустя пару секунд. - Да я понял уже, дзо-то.
Руд сильней сжимает его колено и снова возвращает взгляд к приборам, а Рено только через минуту понимает, что из него будто разом выпустили все беспокойство.
Отпустило.
Когда они пересекают горную гряду и оказываются над небольшой плоской равниной в окружении гор, видимость становится лучше. Зацепившиеся брюхом за пики снежные тучи сюда еще не доползли.
- О-хре-неть, - только и может потрясенно выдавить Рено, глядя вниз.
И даже в рудовом «да уж» на этот раз отчетливо слышно изумление.
Равнина под ними усыпана огнями. Дорожки светящихся точек переплетаются в замысловатые узоры, убегая от одного скопления огней к другому, соединяя их, превращая в один большой, сияющий в снегах лабиринт.
- А эти Неприкасаемые парни не промах, дзо-то! Такими темпами тут второй Мидгар отстроят, а босс не у дел окажется.
- Помешать этому — наше задание.
- Конечно, напарник. У нас, у Турков, работа такая: денег не плати, а дай кому-нибудь жизнь изгадить, - Рено хохочет над собственной шуткой и тут же, не переставая ухмыляться, добавляет: - Ну ладно, с деньгами я загнул, но в остальном все верно.
- Тебе это просто нравится, - сдержанно замечает Руд. Чуть приподнятый уголок губ означает, что он усмехается.
- И не собирался этого скрывать, дзо-то.
Руд уводит вертолет в сторону от огней, поближе к подножию ближайших скал. Привлечь к себе лишнее внимание — последнее, в чем они сейчас нуждаются. Снежный туман здесь реже, чем за перевалом, но все-таки неплохой помощник у деле отвода ненужных глаз. Руд сажает вертолет за выступом похожей на изогнутый рог скалы. Посадочная площадка лишь немногим больше диаметра вращающихся лопастей, и Руду приходится изрядно попотеть, чтобы рассчитать оптимальную траекторию снижения и не зацепить винтом ближайшие валуны.
Рено, конечно, тут же самодовольно замечает, что провернул бы все это куда ловчее. Руд с ним не спорит.
- Отсюда до ближайшего селения около получаса ходьбы, - сообщает он, доставая из своей сумки теплую одежду и принимаясь переодеваться. Рено искоса наблюдает за тем, как двигаются мышцы на его спине, когда Руд снимает пиджак и рубашку. Это зрелище из тех, на которые, по мнению Рено, можно смотреть бесконечно. Что-то из разряда того, как горит огонь, течет вода или возмущается Елена.
Кстати, про нее.
- Елена уже должна ждать нас там.
Почему-то звук застегиваемой молнии на куртке Руда кажется в наступившей тишине чересчур громким.
- А я все думал, куда она запропастилась, - ухмыляется Рено. - А шеф-то времени не теряет. Ну так и? Опять у какого-нибудь фонтана?
- В магазине с оружием.
- Ого, а вот это уже серьезно! Девочка взрослеет, дзо-то!
- Ну, кто-то же должен, - туманно замечает Руд, закидывая на плечо свою сумку.
- Мне показалось, или это был тонкий, но нифига не завуалированный намек? - щурится Рено.
- Показалось, - как ни в чем не бывало пожимает плечами Руд. - Ты готов?
Вместо ответа Рено толкает широкую дверь пассажирского отсека и спрыгивает на землю. Изо рта тут же вырывается облачко пара, и решение не надевать перчатки кажется уже не таким правильным. И почему Неприкасаемые не устроили себе базу в Коста дель Сол, черт подери? Рено одевает капюшон и застегивает воротник под самый подбородок.
Руд тем временем перегибается через пилотское сиденье и тянется к рации.
- Мы на месте, - сообщает он Ценгу, когда на передатчике загорается зеленая лампочка — сигнал того, что связь установлена. - Да. Он в порядке. Холодно. Нет, свидетелей нет. Понял. Отбой.
Убирает рацию и щелкает тумблером на приборной панели. Очертания вертолета тут же тускнеют, становятся прозрачней, а затем и вовсе исчезают, оставляя в воздухе лишь едва заметные контуры и темный провал открытого отсека.
- Теперь все, - говорит Руд, спрыгивая на снег рядом с напарником и захлапывая за собой тяжелую дверь. Голографический камуфляж отвечает на это легкой рябью.
Был вертолет, и нет вертолета. Клевая все-таки штука.
Рено пропускает Руда вперед, чтобы тот не видел, как он присаживается и набирает в ладонь горсть снега. Грех не воспользоваться моментом, когда его вокруг завались. Должно же быть и в работе хоть какое-то веселье.
- Попробуешь кинуть в меня, закопаю в сугробе, - не поворачиваясь, предупреждает Руд.
Рено разочарованно роняет снежок себе на ботинок.
-
-
22.03.2011 в 12:54- Девятый, - невозмутимо поправляет его Руд. - Слишком много, учитывая близость поселений. Согласно имеющимся у нас данным в этом районе раньше не было отмечено такой активности монстров.
- Может, тоже жаждут возродить какого-то божка? - невесело усмехается Рено.
Руд неопределенно передергивает плечами, вглядываясь в ближащие заснеженные кусты. Предыдущая партия толстозадых зубатых застранцев появилась как раз оттуда.
Они с Рудом дышат почти в унисон. По крайней мере, Рено так кажется. Спина к спине, оба напряжены до предела. Рено наслаждается этим забытым ощущением.
Монстры больше не появляются, и спустя минуту Рено может позволить себе немного расслабиться. Сердце все еще колотится, в крови гуляет адреналин, и голова немного кружится, но в остальном все в порядке. Он присаживается на корточки возле ближайшей тушки и тычет пальцем ей в бок. Затем достает из-за пояса нож — единственное, с чем Ценг согласился отправить их на задание, — и аккуратно вспарывает шкуру. Так и есть: ни намека на слой подкожного жира, который мог бы согреть при такой температуре.
- Слушай, Руд, а ведь у них чешуя. Никакого меха, и жира тоже нет. Не далековато ли они забрели от родных мест? Я таких на побережье видел.
Руд подходит ближе, чтобы рассмотреть зверюгу у ног напарника. Та воняет хуже сточных канав в трущобах нижнего Мидгара. Рено брезгливо морщится и пинком отправляет ее в сугроб, подальше от себя.
- Здесь что-то не так, дружище, вот, что я тебе скажу. Что-то совсееееем не так, дзо-то.
Руд согласно кивает.
К счастью, больше на пути им никого не попадается, и Рено этому только рад. Он не уверен, что сможет отмахаться от еще одного нападения, а выглядеть слабаком перед Рудом ему совсем не хочется.
Елену они замечают сразу, едва переступают порог магазина. Она торчит у витрины со скорострельным оружием и делает вид, что выбирает себе что-нибудь подходящее. Рено усилием воли сдерживает рвущееся на волю «бери хлопушку, не прогадаешь!» Видимо, Елена тут уже давно, потому что хозяин на нее даже не смотрит, но зато мгновенно оживляется, заметив новых посетителей.
- Свежие лица в наших краях, - благодушно улыбается он. - Проходите, проходите, у нас сейчас что ни день, то новички. Все мы на пути к новому богу.
Рено ловит себя на мысли, что еще слово, и он съездит этому красноречивому жирдяю прямо по его заплывшей жиром морде.
- Желаете что-нибудь приобрести или, может, продать?
- Да. Нож.
Заявиться к Неприкасаемым с оружием — все равно что написать у себя на лбу «мы очень подозрительные типы», поэтому Ценг не позволил взять с собой ни пистолеты, ни тем более шокер Рено. Эмблема корпорации Шинра на нем определенно не способствовала бы успеху предприятия. Но и совсем безоружными оставаться было тоже нельзя: во-первых, ради собственной безопасности, а во-вторых, пришедшие к месту своей новой веры с пустыми руками выглядели бы едва ли не подозрительней до зубов вооруженных. В такие времена без хорошего пистолета или еще чего получше разгуливают разве что безумцы.
Ножи стали для Руда и Рено оптимальным выбором. Правда, сейчас один из них придется продать, но это тоже для дела.
Пока Руд отвлекает на себя внимание продавца, Рено, прогуливаясь мимо прилавков, как бы случайно оказывается возле Елены.
- Вон тот, со сдвоенным магазином, по-моему, в самый раз.
- Под носом вытри, - бубнит Елена на грани слышимости.
Вот так вот значит, да? Ну ладно.
Рено шмыгает так, что, наверное, можно оглохнуть. Один из старых, проверенных способов, которые всегда вгоняют Елену в состояние кратковременного культурного шока. Самое то, чтобы напомнить девчонке, кто тут старший.
- Что нового?
Елена вздрагивает и, чтобы скрыть замешательство, неловко тянется к витрине. Все оружие здесь на цепочках, но его можно взять и рассмотреть вблизи. А заодно и поболтать о местных сплетнях.
- У них база у подножия Кратера. Вход с западной стороны, хорошо охраняется. Ближе подойти я не смогла, они пропускают только зараженных.
- Раз плюнуть, - фыркает Рено и выхватывает пистолет у Елены из рук. Вынимает пустую обойму, а потом с щелчком загоняет ее обратно, заставляя Елену чуть ли не подпрыгнуть на месте от резкого звука. - И прекрати уже дергаться, дзо-то.
- Но как же... Вы не пройдете, - шипит она рассерженно. - Нужно придумать другой план!
- В планах как раз недостатка нет, уж поверь. Мы пройдем.
- Семпай, ты глухой? Я же сказала, что пропускают только зараженных!
- А я сказал, что мы пройдем, и не заставляй меня повторять по сотне раз! - не выдерживает Рено. Оказывается, кричать можно и шепотом.
Он расстегивает куртку и оттягивает в сторону воротник, позволяя Елене увидеть расползшееся по шее черное пятно.
- Ге... гео... стигма... - сорванно выдыхает Елена.
Ужас в ее глазах почти осязаем.
Рено запахивает куртку. Встречаться с Еленой глазами он больше не хочет.
- Тогда удачи вам, семпай, - тихо шепчет она. - Я буду здесь, так что дайте знать, если вам что-нибудь понадобится. Я постараюсь помочь.
- Сто гилей, - намеренно громко называет цену Руд. - Согласен.
- Прекрасная сделка, вы не пожалеете, - блеет торговец, отсчитывая на прилавок монеты.
- Нашел себе что-нибудь? - спрашивает Руд у подошедшего Рено.
- Неа, - отмахивается тот. - Сплошной хлам. И воняет тут, будто кто сдох под прилавком. Пошли уже, дзо-то.
Продавец мучительно багровеет от ярости, но Руд уже сгребает монеты себе в карман, и открывает перед Рено дверь.
База на западной стороне кратера, да? Ну что ж, по крайней мере, теперь они знают, куда двигаться дальше.
-
-
22.03.2011 в 12:55Когда Сефирота нет рядом, Клауд чувствует себя так, будто у него отрезали половину.
Осознание этого приходит не сразу.
С той ночи, когда Сефирот впервые появился, Клауд только и делал, что бежал. Пытался заглушить чужой голос снотворным, изматывал себя до изнеможения работой, чтобы прийти и рухнуть на кровать, отключившись раньше, чем голова достигнет подушки, или же сутками просиживал в гараже, перебирая и чистя и без того идеальные детали байка.
Не помогло.
Сефирот улыбался мягкой и опасной улыбкой и приходил снова и снова. Не разбирая, день сейчас или ночь. Или это Клауд уже перестал их различать.
Сефирот говорил — спокойно, слегка насмешливо, он был везде и нигде одновременно, но с каждым его появлением что-то крепло внутри Клауда. Что-то новое, пугающее и притягательное. И сегодня, в утро после бури Клауд впервые решается дать этому чувству имя.
Одержимость.
Слепая, щемящая, опустошающая.
Сефирот как наркотик, от которого Клауд не может отказаться. Он выжег его прежнюю жизнь, развеял в прах и — что самое ужасное — заменил самим собой. Клауд помнит оседающий на волосах пепел Нибельхейма, помнит жар и запах гари, но все это меркнет перед тем, кто стал тому причиной.
Это заставляет чувствовать себя предателем. Пусть лишь в воспоминаниях, но все же.
Клауд не хочет жить с таким клеймом.
Должен быть способ закончить все раз и навсегда; способ вырвать из разума последнюю мысль о Сефироте, прижечь рану раскаленным железом.
Клауд бесцельно бродит по комнате, меряя шагами расстояние от стены до стены. Ему кажется, что спина до сих пор горит от прикосновений Сефирота. Его слова отдаются в голове звенящим эхом.
«Тогда для начала перестань бегать от меня, Клауд.»
Он растеряно замирает посреди комнаты, раздраженно пытаясь смахнуть с шеи несуществующую прядь чужих волос. Там, в душе, они обвивали не только его шею, но и грудь, и бедра, и одно их прикосновение почему-то лишало Клауда сил, не оставляя ни шанса на сопротивление. А ведь он видел, как еще недавно они душили Тифу, те самые серебристые пряди, что скользили по его животу этой ночью.
Клауд встряхивает головой, запускает пальцы себе в волосы, чтобы отвлечься, делает пару шагов вперед и с размаху врезается ступней в ножку кровати. Боль отрезвляет моментально. Шипя и бормоча под нос невнятные ругательства, Клауд прыгает на одной ноге, схватившись за ушибленную.
Будь здесь Сефирот, не избежать бы ему ехидного комментария. Но, к счастью, его нет, и у Клауда есть возможность просто упасть на кровать, раскинув руки, и бездумно пялиться в потолок, прислушиваясь к тому, как медленно затухает боль.
И почему его мысли всегда возвращаются к одному и тому же? Почему Сефирот, спрашивает у себя Клауд. Почему?
Потолок ответа не дает.
Клауд закрывает глаза. Слишком много вопросов для него одного.
Та странная девочка в мидгарской церкви говорила, что они могли бы помочь Клауду найти ответы. Неприкасаемые. Воспоминание вспыхивает неожиданно, заставляя рывком сесть на кровати.
Они жаждут возродить нового бога, и, кто знает, может у них получится.
Сделать Сефирота реальным настолько, на сколько возможно. На сколько нужно, чтобы Клауд, наконец, смог избавиться от своей одержимости. Раз и навсегда.
Собраться в дорогу — дело одной минуты, особенно учитывая то, что брать ему с собой особо нечего. Одежда уже высохла, но штаны почти до колена заляпаны грязью, которая трескается и осыпается на пол, когда Клауд принимается их одевать. От водолазки пахнет потом и хвоей, под воротник забилось несколько толстых зеленых игл. Клауд вытаскивает их из складок ткани и не глядя стряхивает на пол.
Хозяйка встречает его внизу, и в ее глазах ясно читается изумление. Вчера ночью она пустила переночевать почти что призрака, а сегодня это он и не он одновременно. Она не знает, что произошло за эти несколько часов, да и не хочет знать. Деньги в кармане вполне удовлетворяют ее любопытство.
Клауд коротко благодарит хозяйку за приют на ночь и почти что выбегает за порог. На улице сыро и промозгло, ели качают мокрыми ветвями, стряхивая на землю град капель. Бок Фенрира ледяной, как дыхание Шивы. Клауд смахивает с него прилипшие влажные листья, очищает сиденье и заводит двигатель.
До моря отсюда ехать не так долго, а там придется искать корабль, отправляющийся в другому материку. К Деревне Костей, Забытой Столице и Северному Кратеру.
Чтобы возродить бога, которого Клауд собирается убить.
-
-
22.03.2011 в 12:55На то, чтобы оплатить свое плавание вдоль Северного материка, денег у Клауда, разумеется, не хватает. Последнее он тратит на топливо для требовательно урчащего Фенрира, получая в ответ сытое, довольное взрыкивание. С пустыми карманами легкость на сердце не приходит.
Но, по счастью, капитан корабля, идущего к Северному материку, оказывается падок не только на гили, но и на редкое оружие. Зак всегда говорил, что меч может сказать о своем хозяине даже больше, чем он сам. Впервые Клауду это весьма на руку, так как сам он не из разговорчивых.
Капитан обходит его, разглядывая, будто товар в лавке. Другому бы, наверное, было неприятно, но Клауду все равно. Тифе не нравилось его равнодушие практически ко всему окружающему. Она всегда вздыхала, говоря, что так нельзя, и что стоит больше себя ценить. Иногда Клауду казалось, что в нем нет ничего, что бы могло ей понравиться, но тогда почему же она так держалась за него? Зачем все эти разговоры про ту давнюю, давно остывшую девичью влюбленность?
Этого Клауд так и не смог понять. Отчасти поэтому Тифа осталась в прошлом.
- Отличный меч, парень, отличный меч, - восхищенно присвистывает капитан. - За такое чудо я бы, пожалуй, мог довезти тебя до Северного материка, мы как раз идем вдоль его берегов.
- Он не продается, - угрюмо роняет Клауд.
- Это молодость, парень, - смеется капитан. - Все вы так думаете до поры, до времени, но открою тебе секрет: все в этом мире продается и покупается. Ты просто этого еще не понял.
У капитана нечесанная, с проседью борода и желтые от табака зубы. С трубкой он не расстается ни на секунду.
- Этот меч достался мне от друга. У него нет цены. Сколько бы вы ни предложили, мое решение не изменится.
- Упрямый ты малый, - досадливо морщится капитан, выпуская дым через ноздри. - Ну да ладно, если не можешь продать меч, то, может, не откажешься поработать им для меня? В море нынче неспокойно, особенно у восточных берегов. А мы как раз туда идем. Хочешь добраться до Северного материка, придется попотеть. Бесплатно на кораблях только чайки катаются.
Клауд раздумывает недолго. Через полчаса он уже завозит в трюм байк, закрепляет колеса и руль, накрывает его брезентом и поднимается на палубу, чтобы устроиться в углу капитанской рубки, как и было оговорено. Если на корабль нападут, он сразу сможет вмешаться.
Меч Клауд кладет себе на колени. Его клонит в сон, но холодный металл под ладонями не дает провалиться в забытье. Кажется, его снова укачивает. Видимо, из всех видов транспорта только Фенрир не вызывает у него приступов подкатывающей к горлу тошноты и дезориентирующего головокружения. Хорош наемник, нечего сказать. Остается надеяться, что капитан не заметит его слабость, и до цели удастся добраться без лишних приключений.
Бессмысленность этих надежд становится очевидной, едва корабль подходит к восточному побережью материка. Клауду все-таки удается ненадолго задремать: мерное покачивание корабля усыпляет даже против воли. И именно этот момент выбирает какая-то чешуйчатая тварь, чтобы со всей дури врезаться своей башкой в бок корабля.
Как будто в океане мало места, чтобы разминуться.
Как будто нельзя было найти что-нибудь покрепче, если уж так приспичило почесать макушку.
Как будто...
- Эй, парень, тут для тебя работенка, а ну-ка поднимайся! - орет капитан. - Помощник, лево руля! Вот же гадина, а! Ты погляди, какой у нее хвостище!
Клауда выпинывают из рубки быстрей, чем он успевает до конца проснуться.
В голове звенит, и поначалу ему кажется, что он снова на аттракционе в Золотом Блюдце: мир вокруг вращается в бешеном ритме. Спустя пару секунд Клауд все же понимает, что дело не в этом. Холодный морской воздух быстро прогоняет из тела вялость.
Огромный морской змей обвивает корабль, закидывая на палубу все новые и новые кольца чешуйчатого тела. Нос судна уже задран вверх, экипаж сбрасывает на воду спасательные шлюпки. Еще немного, и будет поздно.
Клауд действует на рефлексах.
Подныривает под взметнувшийся над ним хвост и, прокатившись по мокрой от волн палубе, рассекает поперек чешуйчатую броню. Меч входит в плоть легко, не задерживаясь. Тварь не то шипит, не то стрекочет, толком не разобрать, но вмешательством Клауда в ее развлечения с судном явно недовольна. Она пытается проглотить его целиком, и это оказывается последней ее ошибкой.
- Отлично, парень, просто отлично! - орет в рупор капитан, когда команда высыпает на палубу, чтобы сбросить остатки змея за борт.
Клауду же в этот момент глубоко наплевать на все похвалы, хлопки по спине и подбадривания со стороны. Он обтекает густой липкой слизью - результат того, что угодил твари прямо в пасть, а затем разрубил ее изнутри пополам. Тут уж не до поздравлений.
Еще бы палуба под ногами так не качалась, и, возможно, все было бы на порядок лучше. Но палуба качается, команда вопит и улюлюкает от радости, что все выжили, а Клауд по-прежнему в слюнях и слизи. Неудивительно, что в итоге его выворачивает.
- Наш герой! - гремит в воздухе голос капитана.
Клауд отправляет остатки предыдущего обеда за борт уже во второй раз.
К счастью, больше на корабль никто не нападает. Когда Клауду становится чуть легче, в награду он получает более подходящую для северного климата сменную одежду, тарелку еды и возможность хоть немного выспаться в одной из нижних кают. Остаток пути он проводит, забывшись беспокойным сном.
Сефирот не появляется, и Клауд впервые так остро переживает его отсутствие. Будто из него и впрямь вытащили какую-то часть, оставив внутри лишь сухую, царапающую пустоту. Это чувство не покидает его даже тогда, когда он ступает на промерзшую землю материка.
Больная, разъедающая изнутри одержимость.
Клауду нужно избавиться от нее, пока не стало слишком поздно.
Пока он еще может.
Пока у него есть выбор.
Отчего-то кажется, что по плотной, утрамбованной снегом дороге Фенрир мчит быстрей, чем по выжженной солнцем равнине неподалеку от Эджа. Ветер режет лицо мельчайшими льдинками, и Клауду приходится поднять шарф до самых глаз, чтобы продолжать ехать. За временем он уже не следит, как не замечает и того, что вцепившиеся в руль пальцы постепенно теряют чувствительность.
Клауд не знает, откуда взялось это чувство, но что-то подсказывает: у него мало времени. И он несется вперед, послушный этому неясному, тревожному зову. Ему даже не нужно спрашивать дорогу: кто-то ведет его прямо к цели.
Уна встречает его у входа - внушительного вида металлических ворот, будто впаянных в саму гору. На ней все та же темно-коричневая, перехваченная металлическим поясом ряса, а рядом четверо взрослых мужчин с оружием в руках.
- Здравствуй, Клауд, - вертикальные зрачки в ее кошачье-зеленых, сефиротовых глазах сужаются, когда она улыбается, - Я знала, что ты придешь.
-
-
22.03.2011 в 12:56Разумеется, в относительное доверие к Неприкасаемым они втерлись. Еще бы не втереться с тем спектаклем, что Рено с Рудом устроили.
Они, двое паломников с южной части материка, шли к своей цели много дней. Не ехали, нет, это было выше их понятий о том, что должен претерпеть каждый верующий. Именно шли. Здесь последовала эффектная пауза, призванная подчеркнуть всю искренность чувств и тяжесть выпавших на их долю страданий, а затем Рено продолжил вещать о том, как слеп он был еще совсем недавно. Как глубоко погряз в своих мелочных и недостойных желаниях, как низко пал и прочее-прочее. Но в один прекрасный день он услышал, что где-то далеко, на самом севере, его ждет спасение. И он открыл глаза и увидел: вот его цель, вот, куда ему нужно идти, чтобы наконец обрести душевный покой!
Дальше шли уже мелочи, но основная идея и вся та экспрессия, которую Рено сходу вывалил на охранников, оставила после себя неизгладимое впечатление. Руд лишь молча кивал в нужных местах рассказа, чем только усиливал эффект. Да, он — верный телохранитель своего господина, да, он пойдет за ним, куда угодно, да, с одним ножом, потому что большего ему для защиты господина и не нужно. В качестве доказательства Руд даже уложил мордой в сугроб одного из охранников, но исключительно аккуратно и без переломов.
Судя по ошарашенным лицам остальных его приятелей, навыки Руда произвели на них должное впечатление. При идеальном раскладе этого должно было хватить, чтобы горе-паломников приняли в ряды Неприкасаемых, но как однажды заметил Ценг, «этот мир далек от совершенства, а твоя рубашка, Рено, еще дальше». С этим пришлось считаться. Возможно, охранники и не были гигантами мысли, но фанатичная вера с лихвой компенсировала все их недостатки.
Когда они потребовали показать метку бога, Рено чуть было не послал их Ифриту в задницу, однако рука Руда как нельзя вовремя оказалась на его плече. Как громоотвод, помогающий сбросить напряжение.
Если бы только сбросить.
Рено до сих пор колотит при мысли о том, что Руд это сделал. Вот так просто — взял и расписался в договоре о залоге собственной жизни. Не сопротивляясь!
Неприкасаемые не признают чужаков, а чужак для них каждый, кто не отмечен. На Рено печать геостигмы, он уже один из них. Руд — нет. По крайней мере не был до недавнего времени.
Рено его не понимает. Вот сейчас — совсем не понимает.
Согласиться на заражение, на это чертово клеймо только ради того, чтобы залезть Неприкасаемым за шиворот. Да провались они пропадом! Рено и один бы справился. Пусть рискованно, пусть вдвойне трудней, но как-нибудь справился бы.
Видеть расползающееся по руке напарника черное пятно внезапно оказывается для Рено тяжелей, чем он себе представлял.
База Неприкасаемых отчасти похожа на муравейник. У Рено уже голова идет кругом от бесконечных коридоров, пронизывающих, как минимум, полгоры. Тем не менее с освещением проблем здесь нет: в толще горной породы довольно часто встречаются пласты неизвестного светящегося вещества. Тончайшие кровеносные сосуды в мышцах Северного Кратера. Рено кажется, будто они едва заметно вибрируют в ответ, когда он осторожно касается их пальцами.
Как живые.
- Слишком близкое расположение к потоку жизненной силы планеты, - выдвигает предположение Руд. - Концентрация мако в пластах достаточно высока, чтобы они светились.
Рено на это ничего не отвечает. Он дуется. И Руд все еще не прощен за свою выходку с заражением.
За новичками строго следят: обязательный конвой сопровождает их практически повсюду, и укрыться от бдительного ока охранников оказывается не так-то просто. Пока их, группу новоприбывших, ведут к залу для молитв, Рено считает коридоры и повороты. Расположение общих спален, душевых и столовой он уже запомнил, но есть как минимум две двери, которые для него, как для обычного послушника, оказываются запертыми.
Одна из них ведет в широкий ангар, но что в нем, Рено не знает. Перед тем, как охранник окликнул его, он успел краем глаза увидеть только то, как разъехались в стороны массивные металлические створки, пропуская в темное помещение с высоким потолком двоих Неприкасаемых.
Вторая дверь — в конце отдельного коридора. Это апартаменты Проповедника, главы всей этой секты фанатиков. Туда доступ простым смертным запрещен, своего духовного наставителя они могут видеть лишь на служениях, когда он произносит пламенные речи о том, что заветный час уже близок, и все, здесь присутствующие, будут вознаграждены за свое терпение и веру.
Рено усилием воли заставляет себя подавить зевок. Его терпение будет вознаграждено, когда они с Рудом наконец выяснят, что за чертовщина тут творится, и, сперев антидот, накостыляют этому Проповеднику как следует.
В следующую секунду он мысленно одергивает себя.
Не они с Рудом, а сам Рено. Привычка думать о них, как об одном целом, въелась под кожу, но Рено все еще зол, и хрена с два он так просто это с рук напарнику спустит.
Два часа, что отведены им под молитвы новому богу, для него, как пытка. Невольно вспоминается, как они торчали с Рудом в том баре. Скука смертная, но там хотя бы было пиво и орешки. Далеко не самые лучшие, но все-таки.
Рено приказывает себе не думать об этом, сосредотачиваясь на изучении помещения. Судя по длине коридора, соединяющего общий зал и зал для молитв, последний расположен достаточно глубоко в горе. Боковых ответвлений по пути сюда Рено не заметил, а значит, их цель скорей всего находится еще дальше, за массивной, обитой металлическими листами дверью в углу зала. Выглядит она укрепленной едва ли не лучше, чем главный вход на базу, а как известно, чем больше замок на сундуке, тем дороже сокровище. Ну, это только в том случае, если замок повешен не для отвода глаз.
А вот тут уж хрен разберешь. Пока не сунешься — не узнаешь.
Рено делает глубокий вдох и закрывает глаза. Бездействие его угнетает. Где-то под сводами потолка равномерно гудят вентиляционные трубы. Еще пару минут назад, поглощенный изучением планировки, Рено их даже не замечал, а сейчас они вдруг стали казаться оглушающе громкими. От грубой ткани рясы чешется спина и руки — будто в одежде из наждачки сидишь. Если это еще одно доказательство того, насколько тяжела жизнь истинного верующего, то ладно, Неприкасаемые своего добились. В гробу Рено видал такую веру и прочие самоистязания.
От гула вентиляционной системы закладывает уши. Кроме него Рено уже ничего не слышит. Его начинает лихорадить: сначала несильно, а затем по нарастающей. Он сжимает зубы так, что начинают ныть скулы, но продолжает сидеть прямо, а потом в лицо ему врезается что-то жесткое и царапающее, и Рено внезапно обнаруживает себя уткнувшимся лбом в плечо Руда. Он хочет оттолкнуться, ему не нужна поддержка, он справится и сам, но руки не слушаются.
Голос напарника кажется далеким и совсем чужим. Паника бьет наотмашь, и Рено неосознанно вцепляется в рукав Руда, почти не контролируя свои действия.
Для Неприкасаемых такое вряд ли редкость: приступ геостигмы для них не более, чем подтверждение близости к богу.
В пекло таких богов, хочется проорать Рено. В сраное пекло!
Как его вытаскивают из зала, он уже не помнит. В более-менее сносное состояние мир возвращается, только когда в спину Рено бьет холодный камень стены.
-
-
22.03.2011 в 12:56Ладони Руда невозможно ни с чем спутать. Большие, жесткие, сильные. Они хватают Рено за плечи, встряхивают осторожно, ложатся на затылок, аккуратно поддерживая готовую запрокинуться назад голову, и от этого прикосновения становится чуть легче. Рено шипит: шею и плечо жжет так, что хоть вой; колени подгибаются. На некоторое время реальность скручивается в тугой узел боли — ни вдоха, ни выдоха не сделать. А затем все проходит. Раскручивается, отпускает, возвращая дыхание и способность мыслить.
Первое, что вырывается у Рено, это дичайшая смесь ругательств. В ответ Руд бережно подталкивает его в спину, заставляя уткнуться носом ему в плечо. Он всегда знает, что именно Рено сейчас нужно, и за это Рено многое готов ему прощать. Даже излишнюю самонадеянность.
Они стоят так несколько минут, а, может, больше. Ровно столько, сколько нужно, чтобы дыхание Рено выравнялось, а ломота в теле немного утихла. Без лекарства Ценга приступы проходят вдвойне болезненней и дольше, но выбора у них нет. Они оба знали, на что шли.
- Нас что, выпустили без охраны?
Рено высовывает нос из-за плеча Руда, окидывая коридор быстрым взглядом.
- Они не рискнули оставлять всю группу без присмотра. До лазарета отсюда недалеко, и, видимо, по пути туда важных объектов нет. Ты уже можешь идти?
- Ясное дело, могу, дзо-то, - Рено отталкивает от себя Руда, упираясь спиной в каменную стену. - Я тебе не ребенок, в конце концов!
- Ты злишься.
- Я-то? Да с чего бы?!
Руд качает головой.
- Нет, ну вот с чего я злиться-то должен, а? - взрывается Рено. - С того, что ты сам полез вперед, не спросив меня? Острых ощущений захотелось? Так вот, поверь, теперь у тебя их с избытком будет. Сначала еще ничего, это я по себе говорю, но зато потом оглянуться не успеешь, как будешь трястись в лихорадке, как я. А зачем это все, Руд, вот зачем? Я бы справился и один, дзо-то. Вызнал бы все, скинул вам с Еленой информацию, и мы втроем разнесли бы этот долбанный муравейник к чертям собачьим! Проклятье, ну зачем ты позволил им сделать это с тобой? Это же не фигня какая-то, это геостигма!
Кажется, воздуха вокруг катастрофически не хватает. Отвратительно гудящая, раздражающая вентиляционная система ни хрена не справляется: Рено нечем дышать. Он открывает рот, хрипит, цепляется за Руда: тянет на себя и отталкивает одновременно. Внутри кипит негодование, ярость и обида. Их слишком много, они льются через край, Рено захлебывается ими, но остановиться уже не может.
Сам дурак. Надо было сразу все высказать, а не сдерживаться. Это Руд годами в себе может все носить, а Рено так нельзя. У него токсикоз, он сам себя несказанным отравляет.
- Я не хотел оставлять тебя одного, - тихо говорит Руд. - Прости.
И прежде, чем Рено вспомнит свою следующую претензию, Руд поднимает его лицо за подбородок и осторожно целует.
Щелчок, и плотину эмоций Рено прорывает. Даже в глазах темнеет ненадолго, а в ушах шум, как будто голову под кран с водой подставил, но через миг все уходит. Руд отводит, глотает, гасит все, что почти сорвало Рено крышу.
И сразу дышать становится легче.
- Вернемся в зал?
- Ну уж нет, дзо-то! Отправили в лазарет, вот туда и пойдем. Хотя сомневаюсь, что от этого будет польза. Что думаешь насчет того ангара во втором левом коридоре? Я знаю, что ты его тоже заметил.
- Конечно, - скупо усмехается Руд. - Полагаю, там хранят оружие. Для простых верующих у охраны слишком хорошие винтовки.
Рено не может сдержать распирающей его изнутри, щекочущей, фонтанирующей радости, а потому опускает голову, чтобы скрыть выползающую на лицо довольную ухмылку.
Как же все-таки здорово, что Руд рядом.
- Они что-то прячут за той дверью, в конце зала, - говорит он, закидывая руку Рено себе за плечо и поддерживая его за пояс.
- Энергосистему?
- Вероятней всего.
Они говорят в полголоса, на грани слышимости, но этого впоне достаточно. Не впервой.
- Интересно, сильно шефу за нас влетело? - внезапно спрашивает Рено, когда они уже почти у главного зала.
- О чем ты?
- А, ты же не видел, - тянет тот. - Мы когда взлетали уже, сам Большой Босс вышел. У него такое лицо было, будто он Ценга прямо на месте расстрелять хотел, но отчего-то сдерживался, дзо-то.
- Ценг верен Шинре, - в голосе Руда ни тени сомнения.
Хотел бы Рено разделить его уверенность, но его не покидает ощущение, что и Руфус, и Ценг играют в какую-то свою, одним им известную игру. И неплохо было бы знать заранее, на чьей стороне быть, если эта игра выльется в нечто более серьезное. Несмотря на то, что свою профессиональную карьеру в Корпусе Турков Рено построил на обычном исполнении чужих приказов, никогда раньше эта мысль его особенно не напрягала. Но сейчас ярлык с надписью «пешка» на спине отчего-то жжет сильней обычного.
- Знаешь, Руд, - начинает он, но продолжением буквально захлебывается.
Потому что они уже в общем зале, и вон там, в его дальнем конце, вслед за маленькой девочкой по направлению ко Второй Закрытой Двери идет тот, кого Рено ожидал увидеть здесь в последнюю очередь.
- Клауд, - разом осипнув, выдыхает он. - Твою же мать, Руд, ну только его нам тут не хватало!
-
-
22.03.2011 в 12:56Они знали, что он придет. Они его ждали.
Девочка с глазами Сефирота и четверо охранников. Одного из них Клауд уже видел в церкви.
Слезать с байка он не спешит. Сердце все еще колотится так, будто грозит вот-вот выскочить наружу, а легкие жжет от ледяного воздуха, проваливающегося в них замерзшими колючими комками. Шарф на лице Клауда покрылся инеем, глаза слезятся от мороза, а клубы пара изо рта мешают толком разглядеть лицо Уны.
В отличие от него девочку холод, кажется, нисколько не беспокоит.
- Думаю, нам лучше войти, - говорит она спокойно. - К ночи температура падает, и снаружи оставаться небезопасно. Не беспокойся за свой байк, Клауд, охрана о нем позаботится.
Тут же один из Неприкасаемых оказывается возле Клауда, кладет руку на руль Фенрира. Клауду стоит огромных усилий удержать себя от того, чтобы не сбросить чужие пальцы. Он не любит, когда кто-то кроме него прикасается к Фенриру, однако сейчас это попросту глупо. Где здесь ангар для транспорта, он не знает, да и руки его уже плохо слушаются.
Помедлив секунду, он выключает двигатель и слезает с байка, бросая шепотом «я скоро вернусь, дружище».
- Пойдем, Клауд, - зовет Уна.
Гора безропотно принимает их в себя. Стены широкого, судя по всему, недавно вырытого туннеля излучают ровное, зеленоватое свечение, так что даже без матовых светильников под потолком полная темнота им не грозит. Клауд рассматривает полосы светящегося вещества в теле скалы, когда они проходят мимо. Наверное, когда-то, до появления Корпорации Шинра, этот цвет напоминал людям о траве. Сейчас — лишь о мако-реакторах.
Клауд зябко передергивает плечами. Кажется, начинает понемногу отогреваться. Внутри гораздо теплее, и чем дальше они от входа, тем выше температура, хотя никаких отопительных систем не видно. Только вентиляционные трубы под самым потолком.
- Куда мы идем? - наконец, решается спросить Клауд.
- К Проповеднику, - не оборачиваясь, отвечает Уна. - Я бы предложила тебе сначала поесть и переодеться, но, мне кажется, ты все равно откажешься. Ты пришел сюда не за этим.
- Откуда тебе знать?
Уна тихо смеется, прикрывая рот ладошкой.
- Поверь. Просто знаю.
Охранник слева бросает на Клауда неприязненный взгляд. Можно сказать, старый знакомый: это он сопровождал Уну, когда они впервые встретились в мидгарской церкви. Клауд пытается вспомнить его имя. Кажется, Найт. Да, именно. Неужели до сих пор помнит обвинение в своей несостоятельности, как охранника?
Словно отвечая на его мысли, Найт неодобрительно щурится, едва Клауд переводит на него взгляд.
Похоже, помнит.
Клауд не понимает, какой прок злиться на очевидное, но разбираться в этом и не собирается. Сейчас его интересует нечто совсем иное.
В главном зале, как его назвала Уна, немного людей. Все они одеты в одинаковые коричневые, длиной почти до пола рясы с поясом из сочлененных металлических пластин. Одни смотрят на Клауда с интересом, другие — с опаской. Последних можно понять — меч Клауду разрешили оставить при себе, хотя всем прочим здесь, исключая охранников, оружие, судя по всему, носить возбраняется.
Клауда передергивает при мысли о том, что все эти люди действительно верят в то, что новый бог принесет им избавление. Как будто Сефирот когда-то мог кого-нибудь спасти.
- Вот мы и пришли.
Клауд невольно вздрагивает, когда Уна берет его за руку. Слишком быстрое сокращение дистанции заставляет его внутренне напрячься. Уна вторгается в его личное пространство легко и быстро, и почему-то ей нельзя отказать. Ее глаза по-прежнему действуют на Клауда, как магнит, и он старается не смотреть девочке в лицо, отводя взгляд.
Уна понимает это по-своему.
- Тебя никто раньше не держал за руку, Клауд?
Перед глазами встает влажное утро, до краев наполненное горячим паром и едва уловимым, щекочущим ноздри запахом прижавшегося к его спине Сефирота.
Его ладонь, накрывающая руку Клауда на кафельной плитке.
Переплетенные пальцы.
Дыхание в шею. Вдох-выдох, вдох-выдох.
Клауд мотает головой и переступает порог открывшейся перед ним двери.
В помещении за ней темнее, чем в коридоре. Комната тонет в мягком золотистом полумраке — светильники под потолком приглушены до минимума, будто специально, чтобы не беспокоить разлегшиеся на полу длинные чернильные тени. Стены здесь не светятся — другая скальная порода, и Клауду требуется некоторое время, чтобы глаза привыкли.
Чужой голос звучит раньше, чем ему удается отыскать взглядом его владельца.
- Добро пожаловать к Неприкасаемым, Клауд Страйф. Я о тебе наслышан.
Постепенно светильники разгораются ярче, и Клауд уже может разглядеть в дальнем углу комнаты сидящего в широком кресле человека. На коленях у него разложены какие-то бумаги — весьма старые, судя цвету и потрепанным краям. Какой в них толк, Клауд понятия не имеет: на электронных табло, которые есть в каждой, даже самой захудалой гостинице, информацией управлять куда проще и эффективней, чем перелистывать пыльные фолианты.
Клауд вспоминает, как он нашел несколько таких книг, когда был в Храме Древних вместе с друзьями. Аэрис тогда расцеловала его в обе щеки от радости, а потом сидела с этими книгами всю ночь, будто они были ее старыми приятелями, с которыми она не виделась много лет. Клауду тогда даже показалось, будто она с ними разговаривала. Тихо-тихо, почти не размыкая губ, но улыбаясь чему-то, известному ей одной.
- Откуда вы меня знаете? - спрашивает Клауд.
Человек в кресле перекладывает бумаги с колен на стол и поднимается. Он оказывается довольно высоким — по крайней мере, выше Клауда, — сухопарым, с бледным, кажущимся желтоватым в свете матовых ламп лицом.
- Как же можно не знать человека, который спас Эдж? - вопросом на вопрос отвечает он. Клауду хочется сказать, что раньше он что-то не замечал в жителях особой благодарности: наоборот, они его открыто сторонились. Но незнакомец не дает ему возможности возразить. - Проходи, не стой у порога.
Дверь за спиной Клауда с тихим шипением возвращается на место, отрезая его от коридора с охранниками. Напевая себе под нос какую-то мелодию, Уна проходит мимо и, не дожидаясь особого приглашения, по-хозяйски забирается в такое же, как у хозяина комнаты, кресло у противоположной стены. Подобрав под себя ноги, она упирается рукой в подлокотник и, подперев ладонью щеку, принимается с интересом разглядывать одежду и меч Клауда.
- Уна, прекрати так на него смотреть, это невежливо. Где твои манеры?
- Ладно, ладно, я не буду, - легко соглашается та, тянется к ближайшей полке за какой-то гремящей металлической коробкой, высыпает себе на рясу горсть мелких разноцветых леденцов и, убрав банку на место, принимается сосредоточенно раскладывать их по цветам.
- Тебя, наверное, немного смутил такой прием. Приношу свои извинения. Как ты, наверное, уже догадался, я Проповедник. Не желаешь ли... - мужчина жестом приглашает Клауда присесть на соседнее кресло, но тот упрямо мотает головой. - Хм. Ясно. Что ж, полагаю, твои вопросы не терпят отлагательств. Уна рассказала мне, как ты спас ее в той церкви. За это я перед тобой в неоплатном долгу.
- Охранник поступил глупо, оставив ее одну.
- Да, он за это уже наказан, - кивает Проповедник. Его лицо не выражает никаких эмоций, и это выбивает Клауда из колеи. - Уне несказанно повезло, что ты оказался там так вовремя.
- Это была случайность.
- Я не верю в случайности, Клауд. Точнее, перестал в них верить после того дня, как оказался на волосок от гибели. Ты ведь тоже был там, на окраине Эджа. Когда бился с одним из трех братьев, так похожих на героя Вутайской войны и лучшего среди Солджеров. На Сефирота.
Клауд хмурится, плотнее сжимая губы.
Заброшенная, перекрытая магистраль от Мидгара до Эджа. Там не должно было быть никого постороннего: Клауд специально уводил туда Кадажда. Подальше от города, подальше от жителей. Ни к чему было класть на алтарь их общей одержимости кого-то еще, кроме них самих. Клауд наивно полагал, что хотя бы в этом удача ему сопутствовала.
Выходит, ошибался.
- Я хотел увидеть все вблизи. Глупое и опасное желание, но, к сожалению, я понял это слишком поздно.
- Что... - Клауду в горло как песка насыпали. Он сглатывает, чтобы продолжить говорить, но слова все равно получаются глухими, вымученными. - Что ты... видел?
- Больше, чем нужно, - невесело усмехается Проповедник. - Возрождение ангела. Его падение. Круг мечей, обрубивших его крыло.
Омнислэш. Отчаянная, смертоносная техника. Лучшее, на что Клауд способен. Единственное, что может сразить бога.
В тот миг, когда Сефирот дернул его на себя, поймав в воздухе; в миг, когда его губы сложились в насмешливое «еще увидимся», Клауд хотел лишь одного — никогда не знать этой техники. Понимать сейчас, что кто-то еще, кроме Сефирота, был свидетелем его слабости, равносильно тому, как снова быть поткнутым Масамуне.
В груди что-то сжимается, рвется с треском, расползается по швам. Аккуратное вскрытие без анастезии. И всем нутром наружу.
Клауду кажется, что его препарируют заживо.
- Но, знаешь, в этом хаосе было то, ради чего стоило рисковать, - продолжает Проповедник. - Клетки Дженовы!
Клауд пропускает вдох.
- Что?
- Дженова, Клауд. Та, кто избавит нас от всех страданий. И мы оба знаем, что только настоящий бог сможет принести на Гайю ее волю. Ты ведь пришел сюда для этого, не так ли? Чтобы помочь нам возродить его.
Клауду кажется, что он слышит, как дрожат стены. Будто сама гора смеется над ними.
Возродить Сефирота и покончить с ним. В последний раз.
- Да, - кивает Клауд. - Я здесь для этого.
-
-
22.03.2011 в 12:59- Он сам упал! - оправдывается Рено.
Руд молча смотрит на валяющегося у его ног Неприкасаемого. Тот без сознания, нос разбит, кровь стремительно заливает губы и подбородок. Рено, может, и не выглядит силачом, но удар у него что надо, и рефлексы не подводят даже сейчас. В Турки не берут кого попало.
- Ну а чего он со спины подошел, дзо-то? - не унимается Рено. - Ненавижу, когда так делают, ты же знаешь. Слушай, Руд, чего теперь с ним делать-то, а? Может, просто свалим?
- Нет, он видел нас в лицо. Сейчас не время привлекать к себе лишнее внимание.
- Ну, черт побери, это рефлекс был, я не специально, дзо-то!
Руд присаживается на корточки возле Неприкасаемого и, не говоря ни слова, отвешивает ему пару таких затрещин, что голова у того мотается из стороны в сторону, будто тряпичная.
- Ааа! Руд! - вопит Рено, кидаясь к двери и блокируя замок, чтобы никто не вздумал зайти в лазарет в неподходящее время. До стадии плана «мочим всех» пока еще далеко, лишние осложнения им ни к чему.
- Я всего лишь пытаюсь привести его в чувство.
- В какое? Ты его сейчас прибьешь окончательно, дзо-то! Надо не так, дай я покажу.
К счастью для Неприкасаемого, в этот момент он все-таки приходит в себя. Это спасает его как минимум от пары трещин в ребрах, поскольку обычно Рено именно пинком под бок и начинает разговор с отключившимся пленным. То, что сейчас ситуация несколько иная, вряд ли его остановило бы.
- А... что... - мямлит Неприкасаемый и тут же хватается за лицо. - Мой нос! Что вы...
- Приносим наши извинения, - склоняет голову Руд. - Вы подошли со спины, а с людьми, подходящими к нему так, у моего друга связаны не очень хорошие воспоминания. Наш мир полон насилия, осторожность превыше всего.
- Здесь вам не какой-то притон! - зажимая нос рукой, недовольно бурчит Неприкасаемый и, пошатываясь, поднимается на ноги.
- Эй, мы же уже извинились, дзо-то!
Рука напарника на плече Рено удерживает его от дальнейших возмущений.
- Еще раз просим прощения, - терпеливо повторяет Руд. - Мы вынуждены были прервать наши молитвы из-за приступа геостигмы. Охранник сказал, что в лазарете нам помогут.
При упоминании геостигмы недовольство врача — если его, конечно, можно таковым назвать — мгновенно улетучивается. Он наспех вытирает текущую из носа кровь и, заткнув ноздри ватными тампонами, снова поворачивается к Рено.
- Садитесь. Одежду придется снять.
Рено, не спуская с недавней жертвы глаз, забирается на кушетку и через голову стаскивает с себя рясу, оставаясь только в штанах и ботинках. При виде черного пятна, охватывающего уже не только шею, но и правую руку до локтя, а также полспины до поясницы, у Неприкасаемого аж пальцы дрожать начинают. Больной фанатик, с отвращением думает Рено.
- О, уже совсем скоро, совсем скоро! - восхищенно блеет Неприкасаемый, осторожными шашками подбираясь к кушетке так, чтобы во избежания повторения недавнего недоразумения обязательно быть в поле зрения Рено.
- Что скоро? - спрашивает Руд, и Рено видит, как напрягается его шея. Будто у готовящегося к прыжку зверя.
- Воссоединение с богом! - восторженно шепчет врач. Руд подавляет неосознанное желание снова отправить его в нокаут. - Вы уже близко, это такая честь!
- Боюсь, я не доживу до нее, если так и буду грохаться в обморок при каждом приступе, - желчно выдавливает Рено. - Мне бы лекарство какое-нибудь, чтобы уменьшить эту штуку.
- Лекарство?! - чуть ли не взвизгивает Неприкасаемый. - Не существует никакого лекарства! Нельзя исцелить касание бога, это дерзость и кощунство!
- Лекарство? Я сказал «лекарство»? - тут же спохватывается Рено. - Видать, совсем в башке помутилось от близости к богу, дзо-то! Так и сдохну непросветленным!
Руд следит за реакцией Неприкасаемого. Рено ходит по самому краю, рискуя быть уличенным в святотатстве, и если врач окажется не последним дураком, их положение из относительно удачного может в момент стать весьма невыгодным. Но кинуться к Рено и заткнуть ему рот Руд тоже не может. Это будет выглядеть еще подозрительней, чем доверху наполненные ехидством претензии напарника.
Но, к счастью, врач слишком одержим своей верой и не видит дальше собственного разбитого носа.
- Наш разум слаб, и не каждый способен осознать, что на него снизошла благодать, - с умным видом кивает он.
- Ну, я-то, судя по всему, по уши в благодати, дзо-то. Прямо не знаю, куда податься от счастья. Мне бы какую-нибудь штуку, чтобы совсем из ума не выжить к нужному моменту. А то наступит час единения с богом, а я — овощ. Хреново как-то выйдет, дзо-то.
- У меня есть специальный состав, - пробегая сухими узловатыми пальцами по пораженной геостигмой коже пациента, бормочет врач. Рено морщится — он терпеть не может чужие прикосновения. - Он не мешает распространению метки, но уменьшает ее побочные эффекты. Это позволит вам оставаться в сознании, когда наступит время.
Руду не нравится, как звучит его голос. Не нравятся его пальцы на шее напарника и фанатичный блеск в глазах. И шприц с мутно-белой жидкостью, который врач подносит к руке Рено.
Но тот говорит «давай, дзо-то!», и игла погружается в вену на внутренней стороне локтя быстрей, чем Руд успевает ее остановить.
- Действие препарата продлится несколько дней, но большего, я думаю, вам и не понадобится. Ваше время уже совсем близко.
Руд не знает, что врач имеет в виду, говоря это, но то, как он предвкушающе обнажает в кривой ухмылке желтоватые зубы, заставляет думать, что ничего хорошего эта фраза не предвещает.
Волна нестерпимого зуда прокатывается по его руке — от кисти и вверх, к плечу. Руд передергивает плечом, стараясь не обращать внимания на разгорающееся жжение. Наверное, Рено чувствовал то же самое. Что ж, теперь Руд, по крайней мере, понимает его.
- Дерьмовый денек, как ни крути, - мрачно бубнит Рено, когда они оказываются достаточно далеко от лазарета.
Вместо ответа Руд кладет ладонь ему на шею, чуть пониже затылка, и в этом прикосновении гораздо больше, чем он мог бы сейчас сказать. Рено останавливается, не дойдя до поворота коридора пары шагов, закрывает глаза, делает глубокий вдох, а затем шумно, с присвистом выдыхает.
Антидота не существует.
Теперь они оба это знают. И для них это значит только то, что дерьмо, в которое Рено с Рудом вляпались, оказалось куда глубже, чем они себе представляли.
Вместе со страхом и душащей безысходностью внутри появляется странное, злое, будоражащее чувство.
- Разнесем здесь все нахрен, дзо-то, - скалится Рено.
Руд ухмыляется ему — спокойно, самоуверенно и хищно. Он это умеет. Редко, правда, но от этого такая ухмылка-приговор вдвойне ценней.
И втройне опасней.
-
-
22.03.2011 в 13:01Это выглядит, как плохо скрываемая слежка, но ни вид, ни возраст девочки не позволяют этому убеждению задержаться в сознании Клауда надолго. Он — никудышный собеседник, но Уна компенсирует его настороженное молчание своей разговорчивостью, и вскоре Клауд начинает вслушиваться в то, что она рассказывает. Он так и не увидел здесь ни одного ребенка. Наверное, девочке здесь скучно. Дети в ее возрасте остро нуждаются в общении со сверстниками, но Уна не проявляет никакого беспокойства по поводу отсутствия таковых. Кажется, с Клаудом ей гораздо интересней.
В глаза Уне он по-прежнему не смотрит.
Отсутствие Сефирота постепенно становится единственным, что его действительно беспокоит. Клауд пытается не думать об этом, пытается не вспоминать, не ждать и не надеяться и каждый раз понимает безуспешность этих попыток. Тем не менее повторять их раз за разом это ему не мешает.
Жизнь на базе Неприкасаемых течет неспешно. Одинаковые, безликие серые люди изо дня в день выполняют одни и те же действия, как запрограммированные роботы: спят, едят, молятся и дальше по кругу. Поначалу Клауд пытается заглядывать им в глаза, но вскоре понимает: там не на что смотреть. Адепты непризванного бога больше напоминают пустые высушенные оболочки. Геостигма съедает их заживо, однако это их совсем не беспокоит. На их лицах застыло приклееное бездумное блаженство.
Спустя пару дней Клауд понимает, что становится похож на них. Тяжесть в теле и необъяснимая, всеохватывающая апатия наваливаются на него мокрым ватным одеялом.
Уна, кажется, ничего не замечает. В этом сонном, безынертном муравейнике она выглядит слишком живой и подвижной. Будто водомерка, с легкостью скользящая по поверхности воды, в которой тонут все остальные.
- Уна, - обрывает ее Клауд в один из дней. - Зачем ты здесь?
И правда зачем? Что ребенку делать в таком месте?
- А где мне еще быть? - вопросом на вопрос отвечает Уна.
- Не знаю. Может, вместе с семьей?
У нормальных людей всегда есть семья.
У нормальных, Клауд. Нормальных. Ты уже давно не в этой категории.
- Моя семья здесь, - улыбается Уна и пододвигается поближе к Клауду на скамье в столовой. - Ты же разговаривал с отцом, так почему спрашиваешь?
- Отец? - переспрашивает Клауд. - Проповедник?
- Ага. Я не похожа на него, я знаю. Это потому, что я ему не родная. Но он всегда заботился обо мне, другого отца у меня нет. Ну как, тебе нравится?
Последний вопрос относится уже к содержимому клаудовой тарелки. Ничего примечательного, откровенно говоря, Клауд даже вкуса толком не чувствует. Какая-то питательная смесь, обагощенная всем тем, что нужно человеческому организму для полноценного функционирования. На гастрономические изыски рассчитывать не приходится, впрочем, Клауда это не особо волнует. Он вяло возит ложкой в остатках обеда. Аппетита нет никакого.
- Нормально, - бесцветно отвечает он. - Я пробовал и хуже. В армии Шинра кормили, как на конкурсе изощренных издевательств над желудком.
Уна хихикает, прикрыв рот ладошкой.
- Я слышала, как отец рассказывал про Корпорацию. Он тоже на нее работал.
Клауду хочется сказать, что вся планета — ну ладно, большая ее часть — работала на Шинру. Вряд ли был на Гайе человек, к жизни которого Корпорация не приложила своих щупалец. Это ужасало и завораживало одновременно.
За стол напротив садятся двое. Клауд видит эту парочку уже не первый раз, вот только еще вчера их было трое.
Люди исчезают здесь так же тихо и незаметно, как и появляются. В рядах Неприкасаемых надолго не задерживаются.
Уна говорит, что они уходят к богу. Красиво звучит, но Клауд смутно представляет, что под этим подразумевается. Более внятных объяснений девочка ему дать не может. Это заставляет строить догадки самому, и его догадки Клауду совсем не нравятся.
Скольких Сефирот потребует для своего возрождения?
Сколько Клауду еще ждать?
Если бы не въевшаяся в мозг апатия, он, наверное, считал бы себя чудовищем. Сидеть здесь и ждать, пока непризванное божество насытится жертвами, чтобы наконец обрести плоть, - что может быть бесчеловечней? Но Клауд настолько поглошен свой целью, что готов отдать за нее не только всего себя, но и всех, кто окажется рядом. Такой ход мыслей больше похож на Сефирота, и, наверное, это его вина.
Клауд уже не такой, как прежде. Он изменился, и назад дороги для него нет.
И причина этому — Сефирот.
Отрицать нет смысла. Клауд сопротивлялся достаточно долго, но в итоге увязал все глубже и глубже.
Сефирот перетряхнул ему все внутренности, вскрыл и выпотрошил, как тряпичную куклу мугла. Эгоистичный, самоуверенный ублюдок, которому нельзя отказать. Всегда горячая, спасительная ярость, которой Клауд жил все это время, теперь тонет в звенящей пустоте внутри него. У Клауда не осталось ничего, за что стоило бы держаться.
Только цель — покончить с этим раз и навсегда.
Ее он не отдаст.
Он готов терпеть. Готов выворачивать себя изнурительным, выматывающим ожиданием, не оставляющим в сознании ни единой связной мысли.
Потому что никогда раньше Клауд не чувствовал себя настолько одержимым чем-либо.
Настолько... живым.
- А как вы определяете, что настало время для... воссоединения с богом? - спрашивает он неожиданно для самого себя. Кажется, все это время Уна что-то говорила, но Клауд был слишком погружен в собственные мысли, чтобы ее слышать.
- Когда метка покрывает почти половину тела, - спокойно отзывается Уна. Как будто речь идет не о смертельной болезни, а о том, какой сорт конфет вкуснее. - Большего человек обычно не выдерживает.
Клауд вспоминает, как простреливало болью его зараженную геостигмой руку, и тут же приказывает себе гнать эти мысли прочь. Почувствовать такое на себе он не пожелает и врагу.
- Ты хочешь знать, каково это, правда? Я вижу.
Клауд вздрагивает, когда Уна заглядывает ему в лицо. У нее нестерпимо острый, пронзающий насквозь взгляд. Наверное, все дело в этих глазах - нечеловечески ярких, ломающих всякое сопротивление.
- Думаю, отец не будет против, если ты придешь сегодня, - говорит она серьезно. - Увидишь все сам.
Клауд молча кивает.
Скоро, совсем скоро.
-
-
22.03.2011 в 13:01Уна довольно улыбается и принимается увлеченно лепить шарики из хлебного мякиша. То, с какой легкостью она перестраивается с серьезного на пустячное дело, немного обескураживает. Детская непосредственность. Клауд не уверен, был ли сам когда-нибудь таким же. Он пытается вспомнить свое детство, но в голове всплывают лишь неясные, полустертые образы. С каждым днем его прошлое - их с Заком прошлое - отодвигается все дальше, расплывается, исчезает.
Остается только сейчас. Помимо легкой, пахнущей дымом и жаром тоски Клауд не чувствует ничего, и на душе от этого легче.
Он опускает взгляд к своей тарелке. Особого аппетита по-прежнему нет, но, помня о том, что есть все-таки нужно, Клауд делает очередную попытку протолкнуть еду внутрь.
- Не ешь это.
Ложка со звоном падает на стол.
Клауд рывком оборачивается, уже зная, что никого не увидит, но рефлексы работают быстрее разума. В груди будто сжимается пружина, желудок сводит болезненной судорогой.
Спустя столько времени, черт подери! Почему?
- Клауд, - голос Уны звучит иначе. Требовательней, жестче. - Что случилось?
Клауд поворачивается к столу, пытаясь успокоиться. В ушах грохочет. Он делает глубокий вдох, и стальная пружина в груди начинает медленно распрямляться. Тихо, тихо, говорит себе Клауд, переводя взгляд на Уну.
И тут же жалеет от этом.
Такие глаза не могут принадлежать ребенку. И дело даже не в расширившихся вертикальных зрачках. Клауд вспоминает, как спокойно Уна отнеслась к расправе над птицами в церкви, как легко перепрыгивала потом распоротые тела и отрубленные головы. Ничто из того, что заставило бы обычного ребенка замереть от ужаса, ее не тронуло. А сейчас в ее глазах страх.
- Уна?
- Почему ты не ешь, Клауд? Тебе нужно поесть, - всего мгновение, и она снова меняется. Внезапный приказной тон неплохо маскирует мимолетную слабость.
Откуда вдруг такая настойчивость? Еще минуту назад все было в порядке: они просто сидели за столом, и Уна терзала кусок хлеба, освобождая мякиш от поджаренной корки.
- Я не голоден, - после секундной паузы отвечает Клауд.
Уна ведь не слышала этот голос, правда? Тот, кто преследует Клауда, всего лишь плод его воображения. Неотвязный, каждодневный кошмар. Уна не могла его услышать.
Или все же могла?
Найти ответ на этот вопрос Клауд не успевает.
Стены и пол синхронно вздрагивают, и в тот же миг в столовую врывается грохочущее эхо. Будто гора чихнула. Тарелки подпрыгивают на столах, но единственной реакцией Неприкасаемых на это становится лишь вялое, заторможенное удивление. Выяснять причины взрыва никто не спешит.
А это был именно взрыв. Уж Клауд-то знает.
- Пойдем, - Уна тянет его за рукав, слезая со скамьи. - Нужно узнать, что случилось.
Полное равнодушие остальных, кажется, совсем ее не удивляет.
- Там может быть опасно для тебя.
- Но ты же защитишь меня, если понадобится, - Уна улыбается так, будто даже и не предполагает, что может оказаться не права. - Я знаю.
Она снова дергает его за рукав, и вот они уже бегут по коридору. Клауд бы не поручился за то, откуда именно примчалось эхо, особенно здесь, среди каменных туннелей, но Уна тащит его за собой более, чем уверенно. В любом случае базу Неприкасаемых она знает лучше.
Вскоре они оказываются на месте. Здесь Клауд еще не был, и заканчивающийся единственной дверью коридор ему не знаком. От панели управления валит черный дым, система вентиляции натужно гудит, вытягивая его из помещения. Рядом возятся трое Неприкасаемых: один из них в широких, закрывающих поллица очках и защитной маске, занимается осмотром повреждений, двое других стоят на страже. Когда Клауд и Уна сворачивают в коридор, оружие охранников тут же нацеливается на них, но узнав лица, они поднимают дула к потолку.
- Госпожа, вам не следует...
- Я сама решу, что мне следует делать, а что нет, - холодно обрывает охранника Уна. - Что здесь случилось, Найт?
Как она узнает его, несмотря на маску и очки, остается для Клауда загадкой, однако неприязненный взгляд Найти он чувствует на себе, даже не видя его глаз.
- Замыкание, я полагаю. Дверь заклинило.
Клауд бросает быстрый взгляд внутрь неосвещенного помещения. Судя по всему, это что-то вроде ангара, высокий потолок теряется в темноте, а стены, насколько видно, сплошь заставлены какими-то стеллажами. В следующую секунду в проеме двери появляются еще двое Неприкасаемых. Видимо, они были внутри, но, услышав голоса, вернулись. С таким же успехом здесь могла вырасти стена: Неприкасаемые закрывают собой весь обзор, и большего Клауду увидеть не удается. Возможно, это и есть их основная задача, потому как инженера и пары охранников на всякий случай вполне хватило бы для того, чтобы разобраться с обычным замыканием.
Вот только обычным ли? Неясное подозрение не дает Клауду покоя.
- Можно мне посмотреть? - спрашивает он, подходя ближе.
Дым валит уже не так сильно, и можно обойтись без защитной маски и очков, хотя глаза все равно слезятся, а в горле першит.
- Не лезь, - явно враждебно предупреждает Найт.
- Не мешай ему, - остужает его пыл Уна. - Ты что-то знаешь об этом , Клауд?
- Пока не уверен.
Найт нехотя отступает, позволяя Клауду прибризиться к панели управления дверью. Судя по злорадному смешку за спиной, ждать от него предложения воспользоваться маской и очками явно не стоит. Клауд щурится и часто моргает от едкого дыма. Половины минуты оказывается вполне достаточно, чтобы подтвердить его опасения. Работая на Лавину, он насмотрелся на такие вещи, и хотя обычно этим занимался Баррет, азы профессии подрывника Клауд неплохо усвоил.
Он делает шаг назад из зоны поражения дымом и сгибается в приступе сухого, удушающего кашля. Из глаз текут слезы, Клауд быстро вытирает их рукавом прежде, чем поднять голову.
- Это не замыкание, - сипло говорит он, когда немного приходит в себя. Горло дерет так, будто его рвут когтями. - Туда была заложена взрывчатка.
Найт начинает было смеяться, но под выразительным взглядом Уны тут же затыкается.
- Ты уверен? - спрашивает она серьезно.
Клауд сосредоточен на каждом своем вдохе и выдохе. Ощущения такие, будто снова нарвался на ядовитых болотных змей: колени предательски дрожат, голова гудит, и во всем теле слабость.
Токсикация. А ведь должен был помнить, что бывает, если наглотаешься дыма от пластика и металла. Должен был. Баррет говорил что-то про защиту, у него самого была такая маска, как у Найта, когда они бежали из рушащегося шинровского реактора. Кажется. У Клауда как пелена перед глазами: может, и было все это, а может, и не было.
Он мотает головой. Движение отзывается в ушах пронзительным звоном.
- Да, я... - с трудом выжимает из себя Клауд - Я знаю, как это делается. Видел не раз.
Уна хмурится. Складки между бровями кажутся неуместными и лишними на ее детском личике.
- Я поговорю с отцом. Найт, оставайся здесь, ты отвечаешь за ремонт. Охрана в твоем распоряжении. Позаботься, чтобы все было исправлено, как можно быстрее.
Тот кивает и снова возвращается к панели управления.
- Тебе нужно в лазарет, Клауд, ты наглотался дыма, - Уна берет его за руку и мягко, но настойчиво тянет за собой. - Пойдем.
У нее ледяные пальцы. Ненадолго это позволяет Клауду отвлечься от звона в голове, но лишь ненадолго.
Лицо человека в лазарете он помнит смутно. Чуть четче — кислородную маску и холод вонзившейся в вену иглы. А потом все тонет в непроглядной черноте.
-
-
22.03.2011 в 13:02- Две, - мычит Рено, ощупывая языком образовавшееся в зубе дупло.
Пломбы из особого пластида, так называемая модифицированная взрывчатка, — штука донельзя полезная, когда приходится сидеть в самом змеином логове, как сейчас. При обыске ничего не найдут, а поковырял пальцем во рту, и вот тебе маленькая взрывная подружка. Правда, когда запас заканчивался, нужно было тащиться к умельцам из отдела вооружения, а там мало веселого: взять хотя бы Скарлетт. Она же и мертвого допечет.
Рено кривится при воспоминании о звуках ее цокоющих каблуков и раздражающе-красном платье с вырезом, который больше открывал, чем прятал. Шутка про мертвого сейчас изрядно отдает черным юмором — Скарлетт уже давно нет в живых. Возглавляемый ею отдел вооружения тоже канул в лету.
Больше никаких новых подружек в зубах, говорит себе Рено. Чертовски жаль, ведь осталась последняя пара.
Но небольшая диверсия принесла свои плоды. Силы взрыва с лихвой хватило, чтобы разворотить панель управления дверью запертого ангара. Одним секретом у Неприкасаемых теперь меньше.
- Ты это видел, а? Там оружия на маленькую войну хватит, дзо-то! Верующие они, ага, как же. Не знал, что довеском к вере идет паранойя.
- Это подтверждает опасения Ценга, - кивает Руд. Они уже далеко от коридора с ангаром, незачем там лишний раз светиться. - Неприкасаемые не простая кучка фанатиков. За ними стоит тот, кто верой только прикрывается.
- Копнули камушек, а под ним скорпион, дзо-то - невесело хмыкает Рено. - Проповедник?
- Других вариантов пока что нет.
- Тогда... навестим его?
- Нет. Это ничего не даст. Нужно добраться до энергосистемы. Мне кажется, ответы именно там.
Рено разочарованно вздыхает. С куда большим удовольствием он бы потолковал по душам с Проповедником, но Руд дело говорит, это мало чем поможет.
- Я только одного не пойму, дзо-то. Клауд-то что здесь делает?
Руд только плечами пожимает.
- Нам лучше не попадаться ему на глаза. Ему оставили оружие, отвели к Проповеднику. Многовато привилегий для обычного новообращенного.
- Думаешь, он с ними?
- Не знаю. Но рисковать не стоит.
Рено пытается уложить это в голове.
Клауд заодно с Неприкасаемыми? Что у них вообще может быть общего? Возможные варианты кажутся либо откровенно идиотскими, либо попросту невероятными. Через полминуты Рено бросает об этом думать. Что толку гадать? С проблемами надо разбираться по мере поступления.
- Пора навестить Елену, - говорит Руд. - Без оружия нам здесь не справиться.
А это значит — выбраться наружу. И вернуться.
- Спорю на что угодно, она там уже извелась вся от безделья, дзо-то, - хмыкает Рено. - Ладно, так какой у нас план?
- Я пойду один. Ты остаешься.
На секунду Рено кажется, что он ослышался.
- Йо, напарник, мне вот сейчас послы...
- Ты остаешься, - повторяет Руд и, судя по голосу, на этот раз у Рено не получится заставить его изменить мнение, как бы он ни старался. В такие моменты Руд непреклонен.
Конечно, сейчас Рено не в лучшей своей форме.
Конечно, в одиночку Руд справится быстрее.
Но ведь они напарники. Они всегда — всегда, черт подери! - прикрывают друг другу спину!
- Нужно отвлечь охрану у выхода, чтобы я смог пройти, - продолжает Руд. - Ты справишься с этим лучше меня. Вернусь через два часа. Прикроешь меня, напарник?
Рено уже открывает рот, чтобы высказать ему все, что он думает по поводу этой бредовой, по его мнению, идеи об одиночной вылазке, когда до него доходят последние слова.
- А, - наконец, говорит Рено, не сумев подыскать ничего лучше. - Ага.
Как Руд умудряется каждый раз такое с ним проворачивать, он не знает, но факт остается фактом: Рено на него больше не сердится.
-
-
22.03.2011 в 13:03- Лайфстрим. Мы слишком близко к нему.
Ну да, конечно.
Клауд не удивлен, что слышит голос Сефирота. И тем, что тот знает его мысли, тоже.
Удивление приходит, когда вместо упрямого молчания он выдыхает:
- Тебя не было так долго.
Сефирот мягко усмехается.
Клауд пробует приподняться на локтях и с облегчением понимает, что тело снова его слушается. Раздражающий звон в голове еще не исчез, но стал уже гораздо тише, да и слабость ушла. Похоже, лекарство, которое ему вкололи, подействовало: кровь почти полностью очистилась от токсинов. Нет смысла и дальше тут оставаться.
Клауд пытается сесть, но ладонь Сефирота на его груди не дает ему этого сделать. Клауду требуется пара секунд, чтобы осознать это.
Сефирот материален. Его рука не иллюзорна, ее нельзя проигнорировать, продолжив движение.
Сердце подпрыгивает к горлу.
- Ты...
- Близость Лайфстрима делает меня стабильней.
У Клауда срывается голос.
- Насколько?
- Насколько ты захочешь.
Ладонь Сефирота перемещается выше, заползает в расстегнутый ворот Клауда, скользит по ключице. Клауд невольно замирает, боясь шевельнуться. Боясь разорвать тонкую вязь прикосновений.
В душе у него полнейший хаос. Кажется, слышно, как сшибаются в битве за доминирование противоречивые чувства. Одним своим присутствием Сефирот каждый раз разбивает вдребезги хрупкое, едва-едва установившееся внутри Клауда равновесие.
Это и больно, и сладко одновременно.
- Ты поэтому привел меня сюда? Из-за Лайфстрима?
Сефирот не спешит отвечать. Он гладит ключицу Клауда, его ладонь движется неспешно и уверенно, то нажимая, то едва задевая кожу. Кажется, он наслаждается прикосновениями ничуть не меньше самого Клауда. Будто каждый раз для него это нечто новое, неиспытанное раньше.
Не потому ли, что Сефирот уже не помнит, каково это — просто касаться кого-то?
- Я растворяюсь в Лайфстриме, Клауд. Забываю то, что знал при жизни. Теряю самого себя. У меня осталось не так много времени прежде, чем поток жизни планеты поглотит меня окончательно. А это не то, чего я жажду. Пусть ты по-прежнему не веришь, что Дженова меня больше не контролирует, но не поверить в то, что я хочу жить, ты не можешь.
Ладонь Сефирота замирает у основания шеи Клауда, и тот сжимает зубы, чтобы сдержать просящее «не останавливайся». Он пытается вспомнить спасительный, проясняющий разум гнев, но ничего не выходит.
- Что ты сделал со мной?
- О чем ты?
- Мое прошлое, оно исчезает! Я вспоминаю имена, но уже не уверен, что знаю этих людей. Я работал на какую-то организацию... Лавина, так, кажется, она называлась. Мы пытались взорвать мако-реактор, все вокруг горело, и отовсюду валил отвратительный, едкий дым, - Клауд хмурится, трет пальцами лоб, пытаясь поймать ускользающие картины прошлого. - Сегодня все повторилось, был тот же дым, и я надышался им, как и тогда, а главное, думал, что все это происходит со мной впервые. Почему я забыл тот день? - он хватает Сефирота за руку, сжимает так, что будь на его месте кто-нибудь другой, Клауд, наверное, сломал бы ему пальцы. - Почему теперь, когда я думаю о тебе и о своем родном городе, мне кажется, что все не так? Что я потерял что-то, за что держался все эти годы?!
Сефирот не отвечает. Он просто смотрит на Клауда, смотрит долго и внимательно, а потом наклоняется вперед и целует. Клауд приоткрывает рот, чтобы вытолкнуть протестующее «не смей!», но язык Сефирота опережает его: проскальзывает внутрь, касается нёба, ласкает. Отметает все возражения.
- В Лайфстриме нет личных воспоминаний. Только память и полученный из нее опыт планеты. Я связан с Лайфстримом, а ты связан со мной, и через эту связь поток жизни неизбежно влияет и на тебя.
Клауд ловит каждое оседающее на его губах слово. Они переворачивают в нем что-то, меняют местами, ставят с ног на голову.
- Эти воспоминания, - шепчет Сефирот. - Тебе без них легче.
И он снова прав, хоть у Клауда и не хватает смелости признать это вслух.
Сколько они сидят так — молча, уперевшись друг в друга лбами — Клауд не знает. Наверное, долго. Во всяком случае достаточно, чтобы ему хватило времени успокоиться. Впервые рядом с Сефиротом Клауд позволяет себе закрыть глаза и просто ни о чем не думать.
Мысль о том, что совсем скоро он убьет его, сейчас уже не кажется чем-то волнующим.
Если Сефирот не лжет, и Клауд действительно с ним связан, то пока он не разорвет эту связь, Лайфстрим будет медленно стирать его воспоминания, чувства, личность. Пока не растворит в себе полностью. И что тогда останется? Пустая оболочка? Клауд не собирается с этим мириться.
Но пока у него есть время.
Пока не нужно выбирать и можно просто дышать и жить, можно впитывать каждое прикосновение человека, который стал для Клауда одновременно величайшим подарком судьбы и точно таким же проклятием.
- Сюда в любой момент может кто-нибудь войти. Ты хочешь, чтобы тебя увидели?
- Дверь заперта изнутри. Я об этом позаботился.
- Не думаю, что Уну это остановит, - слабо улыбается Клауд.
Расслабленность Сефирота мгновенно исчезает. Он отстраняется и убирает ладонь с шеи Клауда.
- Она опасна.
- Почему? Пока что она не сделала ничего, что причинило бы мне вред.
- Только пока, - тон Сефирота меняется. Теперь в нем слышится явное предупреждение. - В этой девочке клетки Дженовы, ты видел ее глаза и знаешь, что я не лгу.
- Если судить, только исходя из этого, то я и тебе не должен доверять, - резонно замечает Клауд. - Мне кажется, Уна слышала тебя там, в столовой. И почему ты запретил мне есть?
- Потому что еда здесь напичкана тем, что превращает людей в тупых, безвольных животных. Разве ты не заметил?
-
-
22.03.2011 в 13:03Он слышал о подобных препаратах, ими обычно пичкают скот перед тем, как вести его на убой, чтобы животные не пугались, и в мясо не поступали отравляющие токсины. Но применять подобное на людях...
Однако это объясняло и странную апатию, которой Клауд успел ненадолго поддаться, и недовольство Уны, когда он отказался есть.
- Но зачем это им?
Протестующий писк дверного замка заставляет Клауда вздрогнуть от неожиданности. Похоже, кто-то пытается открыть дверь снаружи, но внутрення блокировка сводит на нет все его попытки. Клауд машинально отвлекается на звук, а когда снова поворачивает голову к Сефироту, того уже нет. Лишь смятая простыня на том месте, где он сидел.
Какой удобный способ уйти от ответа.
Клауд спрыгивает с кровати, бегло оценивая собственное состояние. Тело, кажется, в норме, да и звон в голове уже утих. Он делает несколько разминочных взмахов руками, с полдюжины приседаний, а затем пару разворотов корпусом и, удовлетворившись снимаюшим напряжение в спине хрустом позвонков, берет прислоненный к стене меч. Ту уверенность и спокойствие, что дарит ему ощущение его рукояти в ладони, он не променяет ни на что другое.
Дверь все еще пытаются открыть снаружи. Клауд снимает блокировку и тут же встречается с озадаченным взглядом того самого человека, который совсем недавно делал ему инъекцию.
- А, уже очухался, - даже не стремясь скрыть разочарование, брюзжит Неприкасаемый. - Зачем заперся?
Если бы не первая фраза, и не тот тон, каким она была сказана, Клауд бы, пожалуй, ответил. Но сейчас он лишь молча проходит мимо этого сгорбленного человечка, не считая нужным задерживаться ради пустых объяснений.
В коридоре кроме него ни души, но Клауду кажется, что он слышит чей-то шепот. Множество голосов сливаются в едва различимый шелестящий гул. Сколько их, не различить: мужские, женские, детские. Будто сами скалы говорят с ним.
Клауд делает шаг к стене, кладет ладонь на теплый камень и тут же отдергивает ее. Ощущения такие, будто его ударили в солнечное сплетение: дыхание перехватывает, перед глазами вспыхивают цветные пятна.
Шепот становится громче, недовольней. Он будто пробирается под кожу, забивает уши.
- Хватит! - кричит Клауд, и голоса сразу стихают.
Все, кроме двух. Слов не разобрать, но принадлежат они определенно мужчинам.
Клауд хмурится, сжимая пальцами виски. Он почти убедил себя, что Сефирот — не просто плод его больного воображения, и обнаружить сейчас, что страдает еще и слуховыми галлюцинациями, он совсем не жаждет. Наверное, это будет уже слишком.
И все же эти голоса не дают ему покоя. Почему-то они кажутся смутно знакомыми, но сказать точнее Клауд не может и потому идет на их звук, как ведомый дудочкой крысолова грызун.
Прикоснуться к стенам он больше не пытается. Одного раза хватило с лихвой.
На ум приходит запоздалая мысль: слышал ли кто-нибудь кроме него то же самое? Знает ли Проповедник, знает ли Уна, что стены здесь говорят?
Живой Кратер. Запечатанная в камне энергия Лайфстрима.
Клауд мотает головой. Вряд ли стоит кому-то об этом рассказывать. Если бы Неприкасаемые могли слышать голоса Лайфстрима, они бы уже давно все знали. Возможно, все дело в той связи, про которую говорил Сефирот. Клауду начинает казаться, что тонкие искрящиеся щупальца Лайфстрима затягивают на его шее смертельную петлю.
Выбранный коридор выходит к залу для молитв. Сейчас здесь пусто: должно быть, уже глубокая ночь. Это предположение имеет все шансы оказаться верным, поскольку Клауд понятися не имеет, сколько времени прошло с тех пор, как он очутился в лазарете. Он уже собирается повернуть назад, оставив попытки найти источник шепота, но замечает, что одна из створок двери на противоположной стене чуть приоткрыта.
Клауд быстро пересекает зал. В голове роятся смутные подозрения. Он бы хотел ошибиться, правда, но сваленные в кучу с внутренней стороны двери охранники выглядят более, чем красноречиво.
Клауд осторожно достает из-за спины меч.
Он не был здесь раньше, этот коридор ему незнаком, но голоса по-прежнему звучат, и идти за ними кажется Клауду сейчас самым верным решением. Когда они становятся громче, он поудобней перехватывает рукоять меча.
Его цель — за поворотом. Осталась пара шагов.
- Я закончил, дзо-то! Осталось только таймер установить. А у тебя как? Эй, Руд, ты чего? Куда уста... А. Ясно. Йо, Клауд, как дела?
-
-
22.03.2011 в 13:04Обоюдное замешательство длится всего мгновение. Руд начинает движение раньше, чем Рено произносит последнее слово. Для него ситуация предельно ясна, и тратить время на выяснение ненужных деталей он не собирается. Клауд предостерегающе напрявляет меч в его сторону, когда тот сокращает дистанцию между ними до нескольких шагов.
- Что вы здесь делаете?
Клауд хочет знать причину. Всегда. Иногда это так раздражает.
- Это не то, что ты думаешь, дзо-то! - пытается отшутиться Рено, хотя трудно представить, так ли много ли вариантов объяснения ситуации, когда двое людей, вырубив охрану, закладывают взрывчатку в помещении, закрытом для обычных послушников.
Если постараться, Рено придумал бы парочку, но в этот момент Руд атакует, подныривая под меч противника и нанося ему удар справа. Отличный удар, к слову, Руд таким не одного парня уложил. Но Клауд уклоняется. Выражение растерянности на его лице сменяется мрачной решимостью.
Рено выть готов, так ему не хватает в руке привычной тяжести шокера. Без оружия и в его состоянии он будет Руду сейчас только помехой. Но Руд — мастер рукопашного боя, у него есть все шансы завалить Страйфа. Проклятье, какая нелегкая его вообще сюда принесла?!
Клауд пропускает следующую атаку и получает кулаком в челюсть. Отступает на шаг, вытирает кровь из разбитой губы.
- Ты по-прежнему один из немногих, кто может выдержать мой удар, - спокойно констатирует Руд, и Рено слышит в его голосе нотки уважения.
Клауд коротко кивает.
- Ты тоже. Турки не стареют.
- Работа такая. Не успеваем, - флегматично передергивает плечами Руд, поднимая кулаки к лицу.
Он настроен серьезно. У них с Рено не так много времени, чтобы тратить его на бессмысленное затагивание драки. Еще несколько ударов, и исход будет ясен.
Как Руд пропускает Клауда за спину, Рено понять не успевает. Слишком глупый промах для профессионала его уровня. Руд не мог такого допустить, просто не мог. Если только не...
- Клауд!
Оклика хватает, чтобы тот отвлекся на миг перед тем, как ударить в затылок Руда рукоятью меча. Но этого не требуется - Руд падает раньше.
Рено видит это, как в замедленной съемке. Без звука, без цветов.
Клауд ошарашенно замирает рядом, не понимая, что случилось. Куда уж ему, со злостью думает Рено, мигом оказываясь рядом и склоняясь над напарником.
Руда трясет. Знакомой, лихорадочной дрожью, когда даже зуб на зуб не попадает, уж Рено-то знает, на себе испытал.
- Что... что с ним? - наконец, выдыхает Клауд. Горячка боя уже выветрилась у него из головы, в голосе — недоумение и растерянность.
- Приступ, - зло бросает Рено. - Уже забыл, что такое геостигма? Напомнить?
- У меня такого никогда не было.
- А у нас продвинутая версия, дзо-то. Мир меняется, пока ты живешь в своей клетке, Клауд. Пора бы уже к этому привыкнуть.
Пыхтя, Рено перевораичвает напарника на спину. Губы Руда сжаты в болезненно искривленную напряженную линию, на лбу испарина. Пальцы здоровой руки сжимают предплечье зараженной.
- Сейчас, Руд, я сейчас, потерпи немного, - бормочет Рено, лихорадочно шаря руками по своей рясе в поисках ампулы с лекарством. Находит, отшвыривает в сторону предохраняющий колпачок и аккуратно вводит иглу в вену на шее напарника. По телу Руда проходит выгибающая спину судорога.
Матерясь сквозь зубы, Рено хватает его за плечи, чтобы удержать на месте.
- Держись, напарник, сейчас станет легче, дзо-то.
Клауд молча следит за ними, опустив меч. Сейчас Рено на него наплевать. Равно как и на заложенную взрывчатку, и на то, что весь их план полетел к Бахамуту под хвост. Какие нахрен планы без Руда?!
- Сыворотка, - хрипит тот. - Откуда?
- Спер у старикашки в лазарете, - самодовольно скалится Рено. - Подняться можешь?
- Это уже не важно, - отвечает за него Клауд. - Скоро здесь будет охрана.
- С чего ты взял?
- Я их слышу. Так же, как услышал вас. Что вы здесь делаете? Отвечай мне, Рено!
- Йо, спусти-ка пар, приятель. Я могу спросить то же самое. С каких это пор ты веришь во всю эту хренотень с возрождением нового бога?
Клауд сжимает губы, отводит глаза.
- У меня свои причины.
- Ладно, тогда давай так: не мешай нам, а мы не будем мешать тебе. Ну так, по старой дружбе. Идет?
- Нет, - уверенно мотает головой Клауд. - Вы хотите помешать Неприкасаемым, а я не могу этого допустить. Они мне нужны.
Рено на секунду теряет дар речи. А он-то думал, что такими категориями мыслит только Руфус. Видимо, в какой-то мере это все-таки заразно.
Продолжить разговор им не дают подоспевшие охранники и эта маленькая мерзавка. У Рено от нее мороз по коже, будто и не ребенок она вовсе.
- Клауд, что здесь происходит? Ты в порядке? - она тут же кидается к Страйфу, хватает его за руку, ощупывает, словно боится, что он может ненароком сломаться.
- Да, Уна, не волнуйся.
Рено с Рудом поднимают на ноги и тут же выворачивают им руки за спину. Рено яростно шипит.
- Ты знаешь этих двоих? - спрашивает Уна, бросая на неудавшихся диверсантов холодный взгляд.
Рено показывает ей язык, за что тут же получает по затылку прикладом ружья.
- Мы встречались раньше, - отвечает Клауд, хмурясь. - Я не знаю, как они здесь оказались, но, судя по всему, они хотели разрушить эту... машину.
Клауд поднимает голову, наконец, впервые внимательно изучая цель Турков. Огромный механизм вмурован прямо в скалу и со стороны похож на хаотичное скопление резервуаров, труб и отсеков. Внутри прозрачных частей клубится черный туман.
- Здесь взрывчатка, госпожа, - докладывает один из Неприкасаемых, осматривая нависающую над каменной площадкой трубу.
- Деактивируйте немедленно, - приказывает та. Отпускает Руку Клауда и подходит к Рено. - Я не знаю, что вы хотели добиться этим, но я не позволю нам мешать. У Неприкасаемых свой путь.
- Какой? - фыркает Рено. - Заражать людей геостигмой, впаривая им чушь про возрождение какого-то бога?
Клауд дергается, как от пощечины.
- Это правда, Уна?
Та секунду медлит с ответом.
- Они сами приходят к нам. Они верят, а значит, имеют право вступить на путь, ведущий к богу.
- Да не будь дураком, Клауд! - не выдерживает Рено. - Какой путь, какие боги, дзо-то?! Все дело в энергии, которую они здесь получают! Из этой машины!
- Ты видел это? - обманчиво ласково спрашивает Уна. - Скажи мне, чужак. Видел?
Рено прикусывает губу.
- Ну нет.
- Тогда я покажу тебе, - улыбается она. У Рено спина холодеет от такой улбыки. - Прямо сейчас. Ты ведь уже близок, верно? Я вижу печать геостигмы на твоей шее, и ты не смог скрыть болезненную гримасу, когда тебе выворачивали руки. Значит, метка покрыла и их тоже.
Уна отступает к Клауду, снова берет его за ладонь. Будто поводок в пальцах сжимает.
Клауд хмурится, но на Рено не смотрит.
- Ведите их вниз. Мы проведем ритуал воссоединения. Все должно было быть не так, но раз уж им так не терпится увидеть все самим, не будем лишать их этой возможности.
-
-
22.03.2011 в 13:04Машина, которую пытались взорвать Турки, отсюда кажется еще больше. В ней нет ничего, что походило бы на остальную созданную людьми технику.
Чужое, все чужое.
Машина Древних.
Проповедник уже ждет их внизу. Охрана подводит к нему пленников.
- Несколько быстрей, чем я предполагал, но что же, ничего не поделаешь. Добрый вечер, Клауд. Рад видеть тебя в хорошей форме.
Не дожидаясь ответа, Проповедник поворачивается к Рено.
- Хороший экземпляр. Тебе уже недолго осталось, ты знаешь?
Вместо ответа Рено делает попытку плюнуть ему в лицо, но промахивается. Бдительный охранник бьет его в живот, и Рено, согнувшись пополам, падает на колени. Руд пытается освободиться от захвата, но для этого он все еще слишком слаб.
Клауд едва не делает шаг вперед, но, словно чувствуя его сомнения, Уна крепче сжимает его руку.
Не вмешиваться. Турки сами это выбрали. Клауд не должен их жалеть. Особенно сейчас, когда цель так близка.
- Я вижу, хорошие манеры никогда не были твоей сильной стороной, - качает головой Проповедник, обращаясь к Рено, - но сейчас это уже неважно. Подготовьте их.
Пол под ногами начинает дрожать. Клауд слышит, как внутри машины нарастает монотонный гул, и вместе с ним растет его нетерпение. Унять бешено колотящееся сердце он даже не пытается.
Охранники сдирают с пленников рясы, оставляя их только в штанах, и Клауд резко втягивает воздух сквозь стиснутые зубы при виде знакомых черных пятен на чужой коже. У Руда заражена левая рука и плечо, у Рено и того больше.
- Они сами пришли к нам, - спокойно произносит Уна. - Сами выбрали свой путь. И пусть они не были искренними, мы подарим им очищение.
Клауд сцепляет зубы так, что сводит скулы.
- Но какой ценой?
- Тебе не кажется, что поздновато об этом беспокоиться? - равнодушно передергивает плечами Уна. - Цена не важна, когда дело касается воссоединения с богом.
- Ты... ты говоришь ужасные вещи, - выдыхает Клауд.
- Неужели? Но разве ты не такой же? Это ведь твои друзья сейчас связаны вон там.
- Они... Они мне не друзья.
- Тогда я не понимаю твоих метаний. Осталось совсем немного, Клауд. Вскоре мы все получим то, к чему так стремимся.
Проповедник тем временем придирчиво оглядывает область поражения геостигмой у Турков.
- Да, думаю, этого будет достаточно для завершения процесса. Ведите их внутрь.
Охранники толкают пленников в спины. Рено уже не матерится, сил на это у него, похоже, совсем не осталось. Руд не говорит ни слова, но перед тем, как их с напарником заталкивают в прозрачный цилинтрический отсек, бросает на Клауда взгляд через плечо. Даже не видя его глаз из-за темных очков, Клауд знает: взгляд Руда полон разочарования.
И он понимает Турка. Сейчас Клауд презирает сам себя, и даже когда все будет кончено, это презрение все равно останется с ним.
- Про какой процесс он говорит? - спрашивает Клауд, чтобы заставить себя забыть о том, насколько он сейчас жалок.
- Воссоединения с богом, конечно, - охотно поясняет Уна. - Это машина Древних. Отец нашел ее чертежи в Забытой столице, когда участвовал в археологической экспедиции, финансируемой Корпорацией Шинра. Вот только чертежи до нее так и не дошли.
- Он украл их.
- Нет, он их спас. Кто знает, чему могла послужить эта машина в руках Корпорации.
- И чем же она служит Неприкасаемым?
Уна крепче сжимает ладонь Клауда. И откуда в ней, такой маленькой и хрупкой, столько силы?
- Все думают, будто геостигма разрушает человеческий организм, но это не так. Она поглощает его клетки, превращая их в себе подобных. Это наследие Дженовы, и оно лишь приумножается с каждым днем, как бы люди ни старались его уничтожить. Все те, кто пришел к Неприкасаемым, носители малой части Дженовы. Они согласились принять геостигму и отдать ей самих себя ради возрождения нашего бога. И их жертвы не были напрасны.
Уна поднимает руку, показывая на самый крупный резервуар, наполненный черным туманом.
- Они все здесь, Клауд. Те люди, что принесли себя в жертву.
- И что будет, когда наберется достаточное количество клеток?
- Придет время нашего бога.
Гул машины становится громче. Приходится напрягать голос, чтобы услышать самого себя. Многочисленные составные части механизма приходят в движение, и Клауд видит, как Турки синхронно хватаются за головы, будто удерживая их от того, чтобы те не лопнули.
- Что происходит, Уна?
- Извлечение клеток Дженовы из организмов носителей. Не волнуйся, это не продлится долго. Обычно хватает нескольких минут.
Клауд слышит, как кричит Рено. И это больше, чем он может выдержать.
- Хватит, Уна! Останови все это!
- Нет! - она дергает его за руку, вынуждая оторвать взгляд от Турков и посмотреть на нее.
В ее глазах зелеными всполохами дрожит безумие, и Клауд впервые понимает, каким же слепцом нужно было быть, чтобы не заметить его раньше. Оно ведь было там, пусть неявное, прикрытое тем, что он счел детской привычкой делить мир на черное и белое, но было.
- Мы слишком близко. Неужели ты не понимаешь, Клауд? Всего пара минут и две жалкие жизни отделяют нас от того, чтобы создать нового бога!
- Должен быть другой способ вернуть Сефирота!
- Сефирота? - Клауд не знает, почему Уна смеется, произнося его имя, но это пугает ничуть не меньше безумия в ее глазах. - А с чего ты взял, что мы хотим вернуть его, Клауд? Сефирот уже дважды провалил попытки воскресить свою мать. Дженова отвергла его, я знаю, потому что во мне ее клетки и память. Она больше не хочет полагаться на этого неудачника, поэтому мы, Неприкасаемые, создадим для нее нового бога! Того, кто сможет сделать то, с чем не сумел справиться Сефирот!
Клауду кажется, будто из легких у него выбили весь воздух. Дрожащий пол уходит из под ног, машина Древних уже не гудит, а воет, как разъяренное, закованное в броню металла чудовище.
Меч оказывается в руках Клауда уже через мгновенье.
То, что вот-вот родится сейчас, то, ради чего были все эти жертвы, — это не бог Клауда. А если так, он не будет себя сдерживать.
Оттолкнувшись от идущего трещинами пола, Клауд взлетает в воздух. Один прыжок, и он уже возле машины. Четверо Неприкасаемых пытаются его остановить. Клауд, на ходу уклоняясь от удара ближайшего охранника, хватает его за шею и, прикрываясь им, позволяет остальным всадить в тело их непутевого товарища чуть ли не по половине обоймы. Когда от импровизированного щита уже нет толку, Клауд швыряет его на приближающихся охранников, а затем, пользуясь их замешательством, методично отправляет одного за другим смотреть цветные сны в стороне от гущи событий.
Мелькает мысль, что Проповедника нигде не видно, хотя еще секунду назад он был здесь, но у Клауда нет времени его искать. Стеклянный цилиндр, в котором заперты Турки, разлетается вдребезги от первого же удара мечом. Рено вываливается оттуда первым, и Клауд едва успевает подхватить его, чтобы тот не разбился, грохнувшись на каменный пол с высоты нескольких метров. Следом за ним он спускает вниз и Руда.
Турки без сознания, но Клауд не успевает проверить, дышат ли они.
-
-
22.03.2011 в 13:05Удар в спину отшвыривает Клауда к стене. Он успевает перегруппироваться, чтобы защитить голову, но взамен врезается в камень плечом. Перед глазами мутнеет от боли. Рука висит безжизненным куском плоти, Клауд ее почти не чувствует.
Проклятье.
Всего в нескольких шагах от него, подняв руки к вытекающему из треснувшего резервуара черному туману, стоит Проповедник.
- Хочешь знать, кто станет новым богом этого мира, Клауд? - смеется он. - Не Сефирот, о, нет. Этим богом стану я! Вместе со всеми зараженными клетками, которые собрали для меня эти верующие идиоты! И здесь, в месте, где Лайфстрим ближе всего к поверхности планеты, я смогу возродить Дженову!
В ответ на это туман уплотняется, свивается плетью, сжимает горло Проповедника, а затем облепляет его, пеленая в черный шевелящийся кокон. Клауду хочется кричать — от боли, от бессилия и осознания того, каким глупцом он был все это время, но все, что он сейчас может, это хватать ртом нагревшийся воздух и смотреть. Черный туман приникает к телу своей жертвы, повторяя его контуры и сливаясь с ним, и вот перед Клаудом уже не Проповедник, а лишь наполненная до краев клетками чуждого организма оболочка. Она черна, как ночь, но взгляд этих нестерпимо ярких, змеиных глаз Клауд узнает где угодно.
Дженова.
Машина Древних трещит, рассыпаясь на части. Детали одна за другой с лязгом падают вниз, будто только черный туман и соединял их воедино, а теперь, когда он слился с Проповедником, машина испускает последний вздох. Пол под ногами Клауда уже не просто дрожит, он ходит ходуном: огромная трещина пересекает зал, останавливаясь прямо перед Проповедником. Там, на самом ее дне несется поток жизни.
- Лайфстрим, - восхищенно выдыхает Проповедник. - Вечный источник энергии. И принадлежит он теперь только мне!
- Нет!
Клауд делает еще одну отчаянную попытку. Отталкивается от стены, поднимает меч другой, здоровой рукой и атакует. Он уже не думает, много ли шансов у него попасть по цели, какой ущерб он сумеет ей нанести и сумеет ли вообще. Он просто двигается вперед — подстегиваемый болью и хлынувшим в кровь адреналином.
Проповеднику хватает одного взмаха руки. Клауд отлетает прочь, будто невидимый исполин отшвырнул его могучей ладонью.
Неравные силы, заранее проигрышный бой.
- Вот видишь, Клауд, - смеется он уже другим, чужим голосом. - Твои попытки причинить мне вред ничтожны. С силой клеток Дженовы мне теперь доступно все, даже сам Лайфстрим! И первое, что я хочу сделать, обладая таким могуществом, это разобраться, наконец, с тем, с кого все началось.
Зыбкие черные щупальца смыкаются на горле Клауда быстрей, чем он успевает заметить их приближение. Его вздергивает над полом. Перед глазами плывут цветные пятна, во рту привкус крови. Меч выпадает из ослабевших пальцев, со звоном падая на камни. До слотов с материей на нем теперь не добраться.
- Вызови его, Клауд, - мягко, но от этого не менее требовательно произносит Проповедник. - Я знаю, ты можешь. Вызови Сефирота.
- За... чем? - хрипит Клауд.
- Чтобы он сдох здесь, от моей руки! - срывается Проповедник. - В этом наши с Дженовой желания совпадают. Сефирот предал ее, променяв на тебя. Она зла на него за это, знаешь ли. Все женщины одинаковы. Из ревности и ради мести они пойдут на все, разнятся лишь масштабы катастрофы. Сейчас у Дженовы достаточно сил, чтобы сжечь дотла всю планету. Что же касается лично меня... Сефирот забрал мою дочь. Ты, конечно, этого не помнишь, ты был слишком занят, снося все на своем пути в нелепом и эгоистичном желании добраться до своего врага в той битве. Но я и моя дочь, мы не Солджеры, Клауд. Мы были обычными людьми. А для обычных людей дождь из стальных обломков обычно бывает смертелен.
- Но... Уна... жива...
- Ты потрясающе наивен, Клауд. Это, - Проповедник указывает на застывшую рядом, на самом краю разлома в полу девочку, - не моя дочь. Посмотри в ее глаза. Это глаза Дженовы! В тот день она дала мне выбор: потерять дочь навсегда или сохранить хотя бы ее часть ради дня, когда мне представится возможность отомстить. Думаю, не нужно говорить тебе, что я выбрал. А теперь, - давление на горло Клауда усиливается, - вызови Сефирота.
Клауд пытается ухватиться за щупальце, чтобы хоть как-то ослабить захват на горле, но под его пальцами лишь черный дым. Ничего материального, и тем не менее нехватка кислорода ощущается более, чем реально. Одному Клауду не справиться, это даже не предположение, а очевидный факт, но где гарантия, что Сефироту это под силу?
Клауд хрипит, не в силах удержаться от приступа горького, сухого смеха, больше похожего на кашель умирающего. Гарантии? Боги, какие гарантии? Разве они у него когда-либо были?
- Се... фи... рот, - выталкивает он наконец.
Захват на его горле исчезает в ту же секунду. Клауд падает на камни, хватаясь за шею и захлебываясь рвущим легкие кашлем, но все же поднимает голову.
Чтобы увидеть, как из груди Проповедника выходит обагренное кровью лезвие Масамуне.
- Ты... пришел, - голос Проповедника ломается, падает до хрипоты. - Я все-таки... вытащил тебя... оттуда.
- Трудно было отказаться от такого щедрого предложения, - Сефирот поворачивает меч в груди Проповедника, вырывая у того болезненный стон. - Но ты зашел слишком далеко. Клауд, ты в порядке?
- Еще... дышу, - через силу давит тот.
- Негасимый оптимизм. Как это знакомо.
Сефирот отвлекается всего на миг, но Проповеднику этого достаточно. Взметнувшиеся из его спины туманные щупальца хватают Сефирота за горло и швыряют через разлом в полу, прямо на каменную стену. Клауду кажется, что он слышит хруст, с которым ломаются его кости.
Нет, пожалуйста. Только не это, только не так!
Клауд поднимается на ноги. В голове стучит одна-единственная мысль: дотянуться до Сефирота, прикоснуться, услышать его дыхание. Но ему не удается сделать ни шага. Камни под ногами трещат и ломаются, осыпаясь вниз, в молчаливый и безжалостный поток Лайфстрима.
- Сдохните, оба! - хохочет Проповедник, его щупальца в последний раз бьют по треснувшей скале под ногами Клауда, и он срывается вниз, унося с собой в бездну застрявший в его груди Масамуне.
Клауд теряет равновесие, но падать не страшно. Испугаться он не успевает, все его мысли заняты лишь стремлением дотянуться до Сефирота, и это стремление настолько сильно, что ему кажется, будто вот он, держит его за руку.
- Уже во второй раз, Клауд, - усмехается Сефирот. - Мне кажется, это входит у тебя в привычку.
Их руки сцеплены. Сплав крепче стали. И кажется, нет ничего, что бы могло его разрушить.
Клауд все еще висит над пропастью, но Сефирот держит его за руку, Сефирот не даст ему упасть, и от этого что-то сжимается внутри. Оно царапает крохотными коготками, ползет вверх по горлу и наконец вырывается на волю с облегченным «спасибо».
Но миг слабости дорого стоит.
Уна возникает за спиной Сефирота бесшумно, как тень. В руках у нее меч Клауда, и когда она поднимает его, Клауд отчетливо понимает, что ничего человеческого в ней уже давным-давно не осталось.
Он кричит «обернись!» Громко, надрывно, из последних сил. Но Сефирот его будто не слышит. Лишь крепче сжимает его руку, рывком подтягивая к краю обрыва, хватает за пояс, помогая подтянуться и упасть на камни.
И в следующую секунду застывает над Клаудом на коленях.
Широкое, до боли знакомое лезвие меча смотрит из груди Сефирота на своего хозяина. Горячая, соленая кровь капает с него Клауду на губы.
- Нет... нет, - шепчет он. - Я не этого хотел... Я...
- Я знаю, - болезненно улыбается Сефирот. - Я все знаю.
Он выпрямляется, сжимает ладонями лезвие меча и с силой выталкивает его. Уна кричит — отчаянно и яростно, и в ее голосе слышен голос Дженовы. Когда Сефирот хватает ее за горло и поднимает над полом, Клауд уже знает, что тот сделает. И потому закрывает глаза, чтобы не видеть, как маленькое тельце будет падать в бездну.
Гора все еще дрожит, но Клауду почему-то кажется, что вокруг так тихо, как не было уже давно. Когда последний крик Уны замолкает, он поворачивает голову и встречается взглядом с лежащим рядом Сефиротом.
- Как... тебе это... удалось?
- Что именно? Вернуться?
- Да.
- Чтобы выбраться из Лайфстрима, мне нужен был путь. И этот болван в погоне за неиссякаемым источником энергии открыл его для меня. Восстановить тело на самом деле не так сложно. Гораздо сложнее вернуть из Лайфстрима свой разум. Не думаю, что где-нибудь в другом месте у меня бы это получилось.
Сефирот поднимает руку к лицу Клауда и осторожно стирает кровь с его губ.
- И к тому же ты звал меня, - добавляет он. - Разве я мог не прийти?
Клауду хочется смеяться. По телу разливается такое облегчение, что он ненадолго даже забывает о поврежденной руке, привкусе крови во рту и, судя по хриплому дыханию, пробитом сломанными ребрами легком. Своды пещеры склоняются над ним, светящиеся, пропитанные Лайфстримом породы слепят глаза, и у Клауда наворачиваются слезы.
Он смотрит на Сефирота так долго, как может. Пока в глазах не темнеет, и сознание не затуманивается. Но даже тогда он чувствует, что пальцы Сефирота по-прежнему сжимают его ладонь.
Они все так же связаны, и Клауд только сейчас понимает: кроме этого ему ничего не нужно.
-
-
22.03.2011 в 13:05На штурм базы Неприкасаемых у Руфуса не было ни времени, ни средств, поэтому на этот раз они пошли напролом. Посадка прямо в кратере и расширение взрывом выходящей туда вентилляционной шахты. По данным проведенного Еленой сканирования она соединяется с большой пещерой, а значит, и в помещения базы Неприкасаемых.
Ценг первым выбирается из вертолета. Ветра здесь нет, да и температура выше, чем снаружи, и он откидывает капюшон куртки, чтобы осмотреться. На бровь стекает кровь из царапины на лбу, Ценг быстро вытирает ее рукой. На подлете к кратеру пришлось отстреливаться от стаи крупных, вооруженных острыми когтями птиц, и Ценга немного зацепило. Аномальный всплеск энергии неизвестного вида привлек сюда целые полчища монстров со всего материка. Повезло еще, что в воздухе их меньше, чем на земле.
- Хватит тянуть время, Ценг, - раздраженно бросает Руфус, спрыгивая на каменистое дно кратера из пассажирского отсека вертолета, - Я и так вижу, что кроме нас здесь никого.
- Да, сэр.
Взрыв разносит даже чуть больше, чем Ценг предполагал, но, в сущности, это не так важно. Когда они с Руфусом на канатах спускаются по шахте в зал, первое, что они видят, это остатки огромной машины неизвестного происхождения. Судя по лицу Руфуса, он едва сдерживается, чтобы не застонать от досады вперемешку с холодной яростью.
Ценг окидывает помещение быстрым взглядом и не сдерживает облегченного вздоха, когда видит в дальнем углу, у края подсвеченного бледно-зеленым разлома, склонившихся над кем-то Турков. Ценг чуть ли не бегом пересекает зал, но Рено с Рудом даже не замечают его появления.
- Эй, Клауд, ну ты как? - тормошит Рено лежащего на полу Страйфа. - Слушай, ты мне брось придуриваться, дзо-то. Руд, ну скажи ему! Я помню, как он нас из этой хреновины вытащил, но у меня все равно есть, за что ему в морду дать. А пока он так валяется, я не могу!
На коже Рено ни следа геостигмы. Ценгу требуется пара секунд, чтобы осознать это. Как и то, что рядом с Клаудом на камнях лежит Сефирот.
Руд кладет пальцы на шею сначала одному, потом второму, проверяя пульс.
- Ну? Ну?!! - требует Рено.
Руд поворачивается к Ценгу.
- У обоих тяжелые внутренние повреждения. Если оставим их здесь, им не выжить.
Ценг не замечает, как Руфус оказывается рядом, но буквально кожей чувствует, как его ледяная ярость отступает, загоняемая внутрь предвкушением новой выгоды.
Руфус медлит секунду, а затем кивает.
- В вертолет их, быстро. Рено, с тебя доклад о случившемся. И если там будет фраза «и тут мы решили разнести все нахрен», я тебя убью.