Автор: Eishi
Фандом: Final Fantasy VII
Пейринг: Сефирот/Клауд, Руд/Рено
Направленность: слэш
Рейтинг: R
Жанр: adventure, action, AU
- 1 -
читать дальше- Ну что за мерзское пойло, - морщится Рено и заказывает себе вторую порцию. - И они охерели столько драть за выпивку! У нас тут кризис, если что.
Руд неопределенно пожимает плечами и делает глоток из своей пузатой кружки.
Два часа. Они сидят здесь два проклятых часа.
Ну ладно, час и — Рено косится на электронное табло — пятьдесят три минуты. Пятая часть турковской рабочей смены! Обычно Рено успевал сделать за это время очень много полезных вещей: испортить жизнь какому-нибудь неугодному корпорации типу, выпотрошить автомат с пончиками возле кабинета босса, потерять, найти и снова потерять Ту Самую Деталь для очередной собираемой Рудом бомбы, облиться кофе, облить кофе кого-то, получить выразительный взгляд от начальства, заправить рубашку в штаны и выдернуть ее, едва начальство скроется за углом, подколоть Елену, получить от Елены локтем в живот, обидеться, уйти к Руду и, возможно, повторить весь список еще раз.
Много, очень много полезных и нужных дел.
А единственное, что Рено сделал за сегодняшний вечер, так это выдул черт знает сколько мидгарского пива, которое, судя по вкусу, разливают прямо тут, под барной стойкой, и утопил в нем три пакетика пересоленых орешков. А Руд, между прочим, до сих пор сидит с первой порцией и прикончил едва ли половину. И ведь ни в одном глазу!
У Рено булькает в животе.
- Жрать хочу, - говорит он Руду.
Тот молча пододвигает к нему потрепанное, с загнутыми уголками страниц меню.
Рено смотрит на Руда так, словно тот лично отобрал у него последний кусок.
- Угробить меня хочешь? Мне тут на ботинок полчаса назад уже хлопнулась котлета и порция картошки, которую невозмутимо собрали и понесли к клиенту. Еда в герметичной упаковке, чувак. Только она спасет мир.
- Еще орешков? - предлагает Руд.
В ответ Рено швыряет в него одним, но Руд ловит его на лету и, закинув в рот, продолжает делать вид, что пьет пиво.
Рено со стоном роняет голову на раскрытое меню. Жесткие пластиковые листы холодят лоб, и это можно было бы счесть приятным, если бы вдобавок от них не несло чем-то тошнотворно кислым.
- Сколько еще нам тут торчать? - бубнит Рено в меню.
- Сколько нужно, - отвечает Руд своей кружке. - Неприкасаемые ни от кого не скрываются. Надо просто подождать.
- Так в том и дело, черт возьми! Подождать! Я тут сам быстрей загнусь, пока дождемся хоть кого-нибудь, дзо-то!
Вместо ответа Руд прикрывает глаза и откидывает голову на спинку потрепанного диванчика, который они оккупировали еще два часа назад. Правый угол от входа; как еще несколько таких же, их столик отгорожен от общего зала отвратительными, похожими на сморщенные водоросли шторками, призванными создать эффект уединения. Плевать Рено хотел на эти дешевые уловки, но отсюда удобней всего следить за входом.
А потому они с Рудом хлещут щедро разбавленное пиво и ведут задушевные беседы с меню и кружками.
Рено думает, что еще немного, и он свихнется. От сигаретного дыма, плотным слоем висящего в воздухе, дерет горло, жрать хочется все сильнее, а зад уже давно плоский, как юмор начальства.
- …очередное снижение уровня подачи энергии в городе, - вещает диктор с экрана под потолком.
Словно в подтверждение его слов свет в баре тухнет. Рено резко выпрямляется.
- Дверь, - коротко бросает Руд.
- Не вижу, - сквозь зубы шипит Рено, вглядываясь в темноту. Глазам нужно время, чтобы привыкнуть, а времени у них как раз и нет.
Посетители начинают гудеть, как подстанция мако-реактора, но в следующую секунду зажигаются лампы, и бар снова тонет в рассеянном блекло-желтом свете.
- …рация Шинра по-прежнему отказывается брать на себя ответственность за случившийся три года назад инцидент, который повлек за собой почти полное разрушение Мидгара, и как следствие, неизбежный энергетический кризис. Миллионы сотрудников потеряли работу. Это вызвало волну самоубийств среди населения, тем самым...
- У босса явно не хватает денег заткнуть прессу, - хмыкает Рено, быстро оценивая, не появились ли в баре под шумок новички. - Раньше что ни день, то «вознесем хвалу нашему светлейшему Президенту, он кормит нас и защищает!» Стадо тупоголовых баранов. У меня никого, - добавляет он, делая вид, что выискивает глазами официантку.
Руд коротко кивает. В той части зала, за которой он следит, тоже без изменений.
Рено закидывает руки за голову и пялится в пласты качающегося над столом сигаретного дыма. Горло саднит, и хочется сделать уже хоть что-нибудь, только бы не торчать тут еще несколько часов. Рено точно знает, что ни терпения, ни предела растяжимости мочевого пузыря у него на такой подвиг не хватит.
Потревоженные перебоем со светом посетители снова впадают в подобие сезонной спячки. Официантки вяло переплывают от столика к столику, собирая и расставляя заказы, бармен в десятый раз протирает один и тот же стакан, а диктор на экране моргает так медленно, что, кажется, и не открывает глаз вовсе.
У Рено начинается мигрень.
И где эти засранцы Неприкасаемые? Где хотя бы какой-нибудь тощий прыщавый пацан с восторженного горящими глазами и кипой агитационных листовок? Босс сказал, что здесь их пруд пруди, но за два часа в этом провонявшем дешевым пивом баре не появилось никого похожего.
- Слушай, а не проще выйти на улицу и поорать, что вот мы тут хотим вступить в их ряды и вообще верим в Возрождение, или как там они эту херь называют? - зевает Рено. На очередную порцию принесенного пива он смотрит с нескрываемым ужасом.
- Воссоединение, - поправляет Руд. - Нет, нельзя. Это вызовет ненужные подозрения.
- Уроды, - Рено рывком подтаскивает к себе большую бочкообразную кружку. Часть пива выплескивается на стол. - И пиво тут дерьмовое. И все они уроды.
- Идешь по второму кругу.
- Да знаю я!
Руд невозмутимо поправляет свои очки. Какой от них толк в полутемном баре, Рено понятия не имеет, но Руду, наверное, виднее, раз не стал их снимать.
Еще с полчаса они сидят молча. Слушают местные сплетни и слухи, жалобы на тяжелые времена, безработицу, перебои с электричеством и тому подобное. Отдельной статьей идет ненависть ко всей Корпорации Шинра в целом и к ее бывшему Президенту, в частности. Быстро же все забыли, что построить новый город недалеко от Мидгара за такой короткий срок удалось лишь благодаря запасам энергии из разрушенных мако-реакторов.
А потом появилась эта троица, и все завертелось по-новой. Страйф, как оказалось, навыков не растерял, да и остальные не подкачали. Та еще заварушка вышла. Злополучный контейнер с клетками Дженовы до сих пор Рено в кошмарах снится.
И еще этот дождь. Панацея с небес на головы идиотов. Казалось бы, что еще нужно зараженному геостигмой? Выйди на улицу, и будет тебе счастье в виде бесплатного исцеления. Так ведь нет. Попрятались по углам, как гордящиеся сломанными резцами крысы. Возвели свою ущербность в ранг дара свыше, слепили из грязи новую религию. Вот только слишком многого они недоговаривают, эти Неприкасаемые.
Была бы обычная кучка фанатиков, и черт бы с ними. Но у них есть то, чем еще недавно обладала только Корпорация. Новый источник энергии.
А Руфус Шинра не из тех, кто позволит кому-то еще наживаться на том, что он считает только своим.
Раздраженно шипя, Рено трет пальцами виски. Кажется, что голова набита ватой, а последний глоток пива уже запустил цепную реакцию.
Рено поднимается и говорит:
- Пойду отолью.
Руд кивает.
В туалете горит всего одна тусклая лампа, но этого вполне достаточно. В конце концов, расстегнуть штаны можно и в темноте.
В углу, у писсуара, глухо чертыхаясь, возится со своим ремнем какой-то парень.
- Чтоб я еще раз оказался в этой дыре, - Рено останавливается рядом и расстегивает ширинку.
- Врут они, что это мидгарское светлое, - ворчит себе под нос парень. Ему наконец удается справиться с ремнем. - Я его пробовал как-то, совсем другой вкус. А то пойло, что тут наливают, где-нибудь в подвале сами же и делают.
- Ага, - кивает Рено. - Уроды, дзо-то.
Парень усмехается и, застегнувшись, хлопает его по плечу.
- Ну бывай.
У него ледяная рука. Рено передергивает, когда чужая ладонь задевает его шею.
Мысль о том, что он не видел этого парня в баре, приходит секундой позже.
Проклятье, все-таки проглядели!
- Эй! А ну стой!
Рено срывается с места, едва успев застегнуть штаны, но мир внезапно становится слишком шатким, чтобы держаться на ногах. От падения спасает только ближайшая стена.
Парень скрывается за дверью, даже не обернувшись.
Рено рычит и делает два нетвердых шага. Перед глазами плывет, в голове бьют барабаны. Еще шаг, и он вываливается из уборной, врезаясь носом прямо в Руда.
- Парень... вышел раньше... куда?
- Сбежал, - Руд держит Рено за плечи, не давая тому упасть. - Похоже, проскочил в бар, когда вырубился свет. Думаешь, он из этих?
- Да откуда мне... - Рено зажимает себе рот ладонью, пытаясь унять приступ тошноты. - Он что-то со мной сделал, дзо-то!
- Уверен, что это не пиво?
- Руд, - говорит Рено, вися у того на плече. Серьезно так говорит. Со стремительно сереющим лицом. - Меня сейчас вырвет.
Кажется, Руд успевает сказать «только не на меня», а потом все вокруг кружится, и Рено падает в темноту.
- 2 -
Тифа спит чутко. Пройти мимо ее комнаты по коридору так, чтобы она не проснулась, - мастерство, которое Клауд осваивал не один месяц.
Дышать медленно и ровно, не делая пауз между вдохом и выдохом; ступать мягко, но уверенно. Возле двери Тифы по максимуму приблизиться к противоположной стене, иначе угодишь ногой на скрипучую доску пола. Клауд уже давно собирается ее починить, но руки все не доходят.
Дальше легче, но расслабляться еще рано.
В прошлый раз Клауд наткнулся на вышедшего посреди ночи в туалет Дензела. В позапрошлый — наступил на брошенную Марлин игрушку и чуть не свернул себе шею, слетев вниз по лестнице. Ну и ясное дело, всех перебудил. Дом с детьми та еще полоса препятствий.
Но, к счастью, сегодня все тихо. Клауд без помех добирается до лестницы, спускается на первый этаж.
На барной стойке лежит вчерашняя газета и кипа неоплаченных счетов. Часы на стене слабо мерцают неоновыми цифрами.
Клауд выходит в предрассветный сумрак, осторожно прикрывая за собой дверь. Влажный туман тут же липнет к коже, скользит языком по щекам и открытой шее. Клауд невольно вздрагивает.
Слишком знакомые прикосновения.
Так похожие на... Те, что уже не вернуть.
До гаража идти всего ничего. Складывающиеся вдвое подъемные ворота безбожно скрипят. Клауд клянется себе, что если никого сейчас не разбудит, то сегодня же хорошенько их смажет. Словно слыша это его обещание, ворота снисходительно затихают. Клауд ныряет внутрь и, нащупав на стене выключатель, щелкает тумблером. Лампы под потолком зажигаются с явной неохотой.
В их ярком, безжизненном свете Фенрир похож на застышего перед прыжком волка. Клауд подходит ближе, проводит ладонью по его гладкой холодной металлической шкуре. Там, за стальными боками, ждет своего часа остановившееся сердце.
В этом они с Фенриром похожи, думает Клауд. Он уже давно не слышит, как бьется его собственное.
Но если байк оживает, стоит лишь хозяину оказаться на нем верхом, то с самим Клаудом не все так просто.
Он пытался быть, как все. Действительно пытался. Поначалу это казалось таким пустяком - дышать, улыбаться, развозить заказы, заботиться о Тифе и детях, делать множество повседневных дел. Просто жить, в конце концов. Клауд думал, что все закончилось тогда, вместе с исцелением от геостигмы. Думал, что, наконец, обрел покой и дом.
Позволил себе в это поверить.
Наивный.
- Ты скучал по мне, Клауд, - Слова хрустальные, звенящие. Режущие. - Я знаю.
Он совсем не изменился.
Наверное, должны были сработать рефлексы: нужно было вскочить, потянуться к мечу, крепче сжать его рукоять. Возможно, стоило как минимум обеспокоиться за свой рассудок или сделать что-то еще, но, господи, все, что Клауд мог, это думать — а Сефирот и вправду совсем не изменился. Тот же голос, та же снисходительная усмешка и спокойное, прирученное безумие где-то в глубине глаз.
Той ночью Клауд так и не смог уснуть. И следующей тоже. И следующей, и следующей... А потом Тифа чуть ли не силой заставила его выпить снотворное.
И Сефирот больше не приходил.
До сегодняшнего утра.
Должно быть, Клауд и правда сходит с ума. По крайней мере, он хочет в это верить, когда полупрозрачные, будто светящиеся изнутри мягким матовым светом ладони Сефирота закрывают ему глаза. По шее скользит невесомая серебряная прядь.
- Уходи, - шепчет Клауд. - Прошу. Тебя здесь больше нет. Я убил тебя.
Сефирот смеется — грустно и беззвучно.
- Ты себя переоцениваешь, - произносит он.
Клауд закрывает глаза, опускается на колени перед байком и прижимается лбом к топливному баку. Ледяной бок Фенрира позволяет отвлечься, убедить себя, что все это не более чем плод разыгравшегося воображения. Клауд не знает, сколько времени он проводит так, стоя на коленях рядом со своим байком в холодном гараже, но в реальность его возвращает голос Тифы.
- Клауд? Клауд, что случилось? Ты в порядке?
В ее голосе звучит тревога пополам с настороженностью. Она заботится о нем, напоминает себе Клауд. Он благодарен ей за это, но Тифе не нужна его благодарность. Она хочет того, что Клауд не в силах ей дать.
Они пытались начать все с начала. Перечеркнуть прошлое, увидеть и принять друг друга такими, какими их сделали прошедшие годы. Были долгие вечера на двоих, так и не начавшиеся разговоры и оседавшее в легком вине одиночество.
Была ночь, которую ни один из них не хотел вспоминать. Потому что Тифа не должна была услышать чужое тихое, произнесенное на выдохе имя. Но услышала.
- Все в порядке, - Клауд мотает головой, оглядывается. Кроме них с Тифой в гараже никого. - Я, наверное, не заметил, как задремал здесь.
Тифа неодобрительно поджимает губы.
- Снова не спал всю ночь?
Клауд неопределенно передергивает плечами.
- Ты не выпил снотворное.
Трудно оспаривать очевидное. Клауд и не пытается.
Тифа вздыхает и заходит внутрь, опуская за собой металлические ворота. Присаживается на стоящую в углу пустую канистру.
Позади нее из стены выходит Сефирот. Его волосы шевелятся, будто живые: заползают на плечи Тифы, обвивают ее шею, сворачиваясь в петлю.
Клауду кажется, что он снова в заснеженных горах, на той миссии, где он познакомился с Заком. В венах будто лед, пальцы отказываются слушаться, и каждый глоток воздуха похож на пытку иглами.
- Не надо, - он отворачивается, пытаясь найти что-нибудь, на что можно отвлечься. Один из боковых отделов Фенрира откидывается с сухим щелчком, обнажая четыре клинка. Клауд достает один из мечей, принимаясь бездумно водить ладонью по широкому лезвию. - Я не хочу больше.
Тифа непонимающе смотрит на него. Серебряная удавка на ее шее затягивается все туже.
- Мне кажется, от снотворного у меня галлюцинации.
Сефирот насмешливо выгибает бровь.
- Ты... Что ты видишь? - спрашивает Тифа.
- Или кого? - улыбается Сефирот.
- Ничего особенного, - не отрывая взгляда от лезвия меча, бросает Клауд. - Так, всякое.
Тифа внезапно начинает кашлять, хватается за горло, как будто ей не хватает воздуха. Петля полупрозрачных серебряных волос врезается ей в шею, и Клауд видит, как кожа рядом с натянутыми прядями начинает стремительно синеть.
- Прекрати!
- Она знает, что ты лжешь.
Удавка разворачивается, как уползающая змея, и Тифа снова может дышать.
- Извини, - говорит она растеряно. - Я, видимо, немного простыла вчера. Дензел забыл закрыть окно в баре.
- Она это заслужила.
- Нет, - резко обрубает Клауд и ловит очередной непонимающий взгляд Тифы. - То есть, извини, тебе, наверное, нужно прилечь и отдохнуть. Я присмотрю сегодня за баром.
- Об этом я и хотела поговорить.
Тифа делает глубокий вдох, на секунду задерживает дыхание и шумно выдыхает. Как всегда при принятии какого-нибудь важного решения.
- Ты знаешь, дела в последнее время идут неважно, - говорит она. - Заказов все меньше, людям попросту нечем платить за наши услуги. Корпорация Шинра делала ужасные вещи, я знаю. Она убивала планету. Но все те люди, которые потеряли работу, когда она была разрушена... Им не объяснить, что это было правильно.
- А было ли? - насмешливо интересуется Сефирот и отступает, растворяясь в стене.
Клауду хочется закричать, но он лишь сцепляет зубы, заставляя себя сосредоточиться на словах Тифы.
- Вчера пришли новые счета. Не думаю, что мы сможем открыть бар, в котором не будет ничего, кроме воды. Я не знаю, что делать, Клауд, - в ее голосе, наконец, прорывается отчаяние. - Я думала, что, может, нам удастся продать что-нибудь, но кому нужна старая мебель или посуда...
Клауд молчит. Он хочет помочь, но кроме байка и пятнадцати свидетелей его битв и поражений, у него ничего нет.
Напряженное молчание колет лицо жесткой шкурой, нетерпеливо переминается с лапы на лапу. Давит.
Наконец, Тифа не выдерживает:
- Я знаю, твои мечи много для тебя значат, но... Они тебе больше тебе не нужны, Клауд. Больше не нужно драться. И, может...
- Нет, - жестко отрезает Клауд. Руки непроизвольно сжимаются в кулаки, и ему приходится сделать над собой усилие, чтобы заставить их разжаться. - Даже не проси.
- Но...
- Нет, Тифа.
Клауд возвращает меч в боковые ножны, позволяя Фенриру спрятать их внутри себя.
В гараже сразу становится нестерпимо душно. Воздух дерет горло, выжигает легкие.
- Я найду деньги, не волнуйся.
Клауд проводит ладонью по боку байка, будто гладя огромного спящего зверя, и заводит двигатель.
- Марлин и Дензел уже, наверное, проснулись. Присмотри за ними, пока меня не будет, а то они опять подерутся из-за тарелки хлопьев.
Тифа молча кивает. Поднимается, подходит к воротам и, подняв их, отступает в сторону. Утренняя сырость вползает в гараж, липнет к стенам. Клауд чувствует ее прохладные пальцы на своем лице.
- Только возвращайся, - беззвучно, одними губами шепчет Тифа.
Клауд ее не слышит.
- 3 -
Несущаяся навстречу мокрая после дождя трасса под колесами байка похожа на блестящую черную ленту. Она тянется через весь город, но только здесь, за его пределами, по-настоящему оживает. Фенрир мчится, рыча и воя, и Клауду кажется, что он чувствует его восторг. Ветер бьет в лицо, срывая дыхание, вытесняя из головы все лишнее, наносное. Сейчас Клауд не думает о Тифе, не помнит ни о Дензеле, ни о Марлен, и даже воспоминания о Сефироте ненадолго тускнеют, проваливаясь в заполнивший разум белесый туман.
Но бесконечных дорог не бывает. Только те, что замкнуты в кольцо.
Для Клауда финиш всегда на старте.
Когда трасса сменяется недружелюбной серой равниной, уже почти рассвело. Клауд останавливается и некоторое время, не выключая двигатель, смотрит через плечо назад, на Эдж.
Город укрыт паутиной проводов, ему трудно дышать. Среди его домов и улиц Клауд всегда чувствует себя, как в клетке; не то, что сейчас - пустой, выхолощенный ветром и скоростью. В этой пустоте его спасение.
Тифа этого не поймет, и Клауду жаль, что он не помнит того перекрестка, на котором они пошли в разные стороны.
Он срывает байк с места и долго гонит вперед, по равнине, без какой-либо конкретной цели. Фенрир недовольно рычит, подпрыгивая на очередном камне, и Клауд выворачивает руль, чтобы обогнуть следующий. Чем дальше, тем больше их становится. Вскоре начинают попадаться крупные, будто вырванные из самого сердца лабораторий Шинра обломки, куски стен, оплавленные детали машин, сорванная черепица, и прежде чем Клауд успевает себя остановить, вдали показываются заросшие зеленью руины мако-реакторов.
Мидгар.
Город-легенда. Город-государство. Город-мир. Когда-то - притягивающий и ужасающий, сегодня - покинутый и полуразрушенный.
Клауд тормозит на склоне холма, не зная, зачем он сюда вернулся. В груди ноет знакомое, неотпускающее чувство - словно его зовут, словно здесь он нужен.
Когда-то давно так звала Дженова. С той лишь разницей, что ее зов был жестче и требовательней, заставлял терять над собой контроль. Клауд рад, что ее единственной целью было заполучить Черную Материю, а вовсе не избавиться от гоняющейся по всему миру за Сефиротом кучки авантюристов. Будь оно так, вряд ли кто-нибудь из его друзей выжил бы. Клауд вырезал бы всех, не моргнув и глазом, Дженове стоило лишь приказать. Мысль об этом заставляяет похолодеть.
Нет, все это в прошлом. Последний дождь Аэрис избавил Клауда от клеток-паразитов, стерев с его кожи черные пятна геостигмы. Как и многие другие, теперь он принадлежит только самому себе, но помимо освобождения от чужой навязанной воли, исцеление принесло немало растерянности. Спеша избавиться от страшной болезни, люди выходили под дождь, воздевали к небу руки, но, получив желаемое, до сих пор не могут понять, что с ним делать. Они сбиваются в кучи, как испуганные, потерявшие пастыря овцы. Им подарена новая жизнь, но ни один из них не знает, зачем она ему.
Кто даст цель, кто покажет дорогу?
Клауд снимает перчатки и проводит пальцами левой руки по тыльной стороне правой. Порой ему кажется, что он чувствует, как кожу щекотят так и не отпавшие марионеточные нити.
Чушь все это, говорит он себе уже через секунду. Встряхивает головой, натягивает перчатки и, ударив по газам, срывается со склона, оставляя за собой шлейф поднятой пыли и каменного крошева.
Улицы Мидгара пусты, как карманы нищего. Город смотрит на Клауда похожими на глазницы мертвецов окнами, гудит ветром в разбитых трубах, гоняет по земле обрывки каких-то бумаг, обугленные банки и прочий мусор. Поднявшееся солнце жарит спину и затылок, но только, когда показывается в прорехах между разрушенными зданиями. Когда-то мидгарцы не видели его вовсе — слишком высокими и плотными были постройки. Впрочем, на нижних секторах, под Плитой о небе и солнце могли только мечтать.
Аэрис мечтала, вспоминает Клауд. Не важно, где они останавливались на ночлег, не важно, как тяжело им приходилось, она всегда подолгу смотрела на звезды. Иногда казалось, Аэрис понимает, о чем они говорят.
Трущобы под Плитой почти не изменились. Те же груды мусора, кривые улочки, яростно пищащие, но уже порядком исхудавшие крысы. Без людей здесь нечем особо поживиться, но еще на пару поколений алчных грызунов, возможно, хватит.
Клауд сворачивает на знакомую улицу.
Воспоминания всплывают одно за другим — покрытые пылью, но по-прежнему яркие. С этим местом у Клауда многое связано: хорошего и скверного поровну. Здесь он исцелился от геостигмы, здесь же в последний раз видел Аэрис и Зака. Интересно, растут ли еще тут цветы?
Тяжелые двери поддаются не сразу. С тех пор, как Аэрис ушла, вряд ли кто-нибудь позаботился смазать их петли, и, наверное, это вообще единственные двери в Мидгаре, не снабженные механизмом автоматического открывания при приближении человека. Мысль о том, как бы выглядела церковь с отъезжающей в сторону, как во всех мидгарских барах, дверью, заставляет Клауда улыбнуться. Нет уж, пусть все будет, как есть. Аэрис здесь нравилось.
Приходится подналечь на деревянные створки, чтобы те, протестующе скрипнув, наконец открылись. Клауд переступает порог и замирает на месте.
Цветы по-прежнему любят церковь. Разноцветный ковер, которым они укрывают старый дощечатый пол, кажется, даже чуть разросся. На его краю сидит маленькая девочка. Она вскакивает, когда двери скрипят, пропуская Клауда.
- Кто здесь?
Клауд не знает, что ответить. Откуда в церкви разрушенного города взяться девочке? Почему она одна, что ей тут нужно? Вопросов целая куча, но задать ни один из них Клауд не успевает — сверху, из провала в крыше, хлопая закованными в броню крыльями, на девочку пикируют длинноклювые птицы.
Вот сейчас рефлексы работают на «отлично»: ни мига промедления, ни тени сомнений. Клауд срывается с места, выхватывая из-за спины меч, и первым же ударом сносит голову одной из тварей. Подхватывает девочку на руки, уклоняется от мелькнувшего рядом острого клюва и следующей атакой рассекает второй птице грудь. Меч проходит броню легко, не задерживаясь. Птица кричит, заваливаясь на бок. Следом за ней отправляются еще двое. Клауд бьет быстро и точно: ни одна из тварей не хлопает переломанными крыльями, отчаянно пытаясь взлететь и снова атаковать. Все они были мертвы еще до того, как их тела коснулись пола.
Клауд научился убивать с одного удара.
Когда все заканчивается, единственное, что он слышит в наступившей тишине, это биение собственного сердца. Четкий и громкий ритм жизни.
Девочка у Клауда на руках начинает ерзать, пытаясь освободиться, и он опускает ее на пол.
- Не бойся, я не причиню тебе вреда.
Ему хочется верить, что она не сочтет это ложью. По крайне мере, меч за спину он уже убрал.
Девочка боязливо отступает на шаг. Видно, что она все еще напугана, хотя и старается не показывать виду. Головы она не поднимает, только мнет в пальцах свое длинное, похожее на маленькую рясу платьице.
Клауд не знает, что дальше делать. Сражаться больше не с кем, а в общении с детьми он никогда особых талантов не выказывал.
- Меня зовут Клауд, - говорит он первое, что приходит в голову.
Девочку, судя по всему, это нисколько не впечатляет. Клауд уже собирается спросить, наконец, кто она и что здесь делает, но опять не успевает.
- У... у тебя кровь, - несмело произносит девочка.
Клауд смотрит на свои руки. Они красны по локоть, кровь срывается с пальцев густыми, тягучими каплями, но прежде чем они долетают до пола, видение исчезает. Остается только ощущение, что по шее куском льда провели.
- Это не моя, - успокаивает девочку Клауд, быстро стирая брызги на запястье и надеясь, что она не заметит, как дрожат его пальцы.
- Это хорошо. Спасибо, Клауд. Я сделаю тебе подарок.
Клауд не успевает даже открыть рот, как девочка уже бежит к цветам, ловко перепрыгивая через валяющиеся на полу рассеченные туши птиц. Вид крови и попавшаяся под ноги отрубленная голова, ее, похоже, нисколько не смущают.
И есть в этом что-то неправильное. Исковерканное, недетское.
- Кто ты такая и что здесь делаешь? - резко спрашивает Клауд. Эта девочка больше не кажется ему той, кто нуждается в защите. - Здесь уже давно никто не живет.
- И в мертвом городе есть жизнь, Клауд, - беззаботно смеется девочка. - Ты ее просто не замечаешь. Вот, смотри, - она подбегает к нему и, задрав голову, чтобы встретиться с ним взглядом, протягивает ему синий цветок.
У нее глаза Сефирота.
Клауд слышит, как реальность лопается с оглушающим треском, как разбитое зеркало.
Девочка продолжает говорить, ее пухлые губы растягиваются в такой знакомой улыбке, от узких зрачков не отвести взгляда. Клауд смотрит в них, как зачарованный.
- … кажется, ты меня не слушаешь.
Звуки возвращаются, будто из ушей вытащили вату.
- Что?
- Я сказала, что меня зовут Уна. Но у тебя было такое лицо, как будто ты чудовище увидел. Я похожа на кого-то, кого ты знаешь?
Клауду хочется спросить «откуда у тебя эти глаза?», но вместо этого он качает головой.
- Что ты здесь делала, Уна?
- Собирала цветы, конечно же, - ее голос становится чуть насмешливым, словно Клауд - маленький ребенок, а она объясняет ему очевидные вещи.
Не улыбайся так, едва не просит Клауд. Только не так, как он.
- Одна?
- Нет, мы приехали сюда с Найтом, он просто оставил меня ненадолго. Здесь растут особенные цветы, Клауд, ты знаешь? Вот, возьми.
- А ну отойти от нее! - раздается от дверей напряженный голос. - У меня есть оружие.
- Найт, - радостно подпрыгивает Уна. - Прекрати нести ерунду, этот человек спас меня от этих ужасных птиц, - она тычет пальцем в то, что осталось от ее обидчиков, а затем, аккуратно приподняв подол своего платья, бежит к мужчине в дверях.
Клауд оборачивается.
У Найта точно такая же, как у Уны, одежда и теперь Клауду хорошо видно, что это действительно темно-коричневая, перехваченная металлическим поясом ряса. В одной руке Найт держит до боли знакомое ружье. Такие выдавали всем солдатам регулярной шинровской армии.
- Если ты должен был охранять ее, - кивает Клауд на девочку, - то со своей задачей ты не справился.
- Тебя это не касается, чужак, - грубо бросает Найт.
- Прекрати немедленно, - одергивает его Уна. - Нам пора уходить, Клауд, но мы еще встретимся. У тебя есть вопросы, на которые ты хочешь найти ответы. А мы могли бы тебе помочь.
Двери натужно скрипят, выпуская гостей, а затем в церковь снова возвращается безмолвие.
- Хм. Вопросы, значит. Как интересно, - говорит Сефирот.
Он сидит на скамье, закинув ногу на ногу и опираясь локтем на деревянную спинку.
- Не хочешь поговорить об этом?
Вместо ответа Клауд бросает на него яростный взгляд и, не произнеся ни слова, вылетает за двери.
- 4 -
Обратная дорога кажется длинней чуть ли не вдвое.
Мидгар не хочет его отпускать. Конечно, хитросплетения местных переулков Клауд не знает, но все же дорогу от церкви Аэрис до окраины города помнит наизусть. Но там, где должен быть поворот, оказывается тупик, а на нужном перекрестке не четыре, а три дороги. Клауд мотает головой, жмурится и трет глаза. Дополнительной дороги не появляется. От былого величия Мидгара остался лишь обугленный покореженный скелет, но он все так же жаден до чужой жизни; он сворачивает паутину улиц — с хрустом ломающихся костей, с испуганным писком разбегающихся крыс.
Клауд кружит по городу, как загнанный в клетку пес. Фенрир неодобрительно рычит, поднимая из-под колес облачка осевшей золы и вдавливая в просевший асфальт попадающийся на дороге мусор. Солнце жарит так, что, кажется, еще чуть-чуть, и затылок Клауда начнет плавиться. Виски ломит от нарастающей боли.
Когда очередной изгиб улицы приводит к новому тупику, Клауду кажется, что он слышит рядом чье-то снисходительное хмыканье. На грани слышимости, нереальное, несуществующее. Знакомое до поднимающихся на затылке волос.
Но Клауд не собирается сдаваться.
Это всего лишь город. Мертвый и алчный Мидгар, Клауд был здесь не раз и всегда уходил тогда, когда сам того хотел. Одного лабиринта черных от копоти, опустевших улиц недостаточно, чтобы его удержать.
Он хлопает Фенрира по горячему боку, как ездового чокобо, и выворачивает на широкий проспект. Когда-то он выводил прочь из города, а сегодня упирается в высокую, чудом сохранившуюся бетонную стену. Стену без копоти и гари и без единой царапины.
Если нельзя иначе, всегда можно прибегнуть к старому, как мир, способу: идти напролом.
Клауд останавливает байк перед стеной, спрыгивает на землю и достает из-за спины меч. Пробегает пальцами по слотам с материей. Один удар усиленной Фирой, и стена плавится, стекая вниз черными маслянистыми ручьями. За ней пустынная равнина. Чтобы удержать Клауда, у Мидгара не осталось сил.
Судя по реву двигателя, плотная выжженная земля нравится байку куда больше, чем зыбкий, оплавленный асфальт города. Он несется вперед, рассекая дрожащий от жары воздух, и Клауд рад бы ехать так вечность, но после стольких вынужденных кругов по Мидгару брюхо Фенрира опустело раньше положеного. Хочешь, не хочешь, а заезда на заправку не избежать. Одна такая попадается уже на подъезде к Эджу.
Клауд сворачивает на стоянку и глушит двигатель.
Мальчишка-заправщик подозрительно косится на то, как он принимается по очереди выворачивать свои карманы, а затем, не найдя там ничего подходящего для оплаты, слезает с байка и идет к нему. Рукоятка огромного меча за его спиной недвусмысленно намекает, что шутить с этим парнем, пожалуй, не стоит, хотя в остальном он не выглядит, как бандит с большой дороги. И это хорошо, потому что их сейчас и без того развелось, как блох на бездомном псе. Каждый норовит урвать чужой кусок, приложив к этому минимум усилий.
- Ветер в карманах, да? - хмыкает заправщик, когда Клауд оказывается достаточно близко, чтобы его услышать.
Тот сбавляет шаг и замирает на месте, будто заданный вопрос лишает его стимула двигаться дальше. Растеряно чешет в затылке и, наконец, решив признать очевидное, разводит руками.
- Я мог бы что-нибудь сделать для вас, - предлагает он. - В качестве платы за топливо.
- Ну, грядки нам ты вряд ли окучивать будешь. Не похож ты на сельского жителя.
Клауд вынужден нехотя кивнуть.
- Меч твой?
С языка чуть было не слетает «нет, моего друга», но Клауд лишь кивает в ответ. Мальчишка-заправщик бросает внимательный взгляд на торчащую за плечом Клауда рукоять.
- Тяжеленный поди?
- Я привык.
- Ну да, ну да. Если он у тебя, не как украшение, то, думаю, найдется у нас для тебя подходящая работенка.
Клауд молча достает меч и, вытянув его перед собой, заставляет рукоять крутануться вокруг запястья, а затем снова лечь в ладонь. Широкое лезвие ловит в полете солнечные лучи, на миг само становясь солнцем.
Мальчишка восхищенно присвистывает.
- Эй, пап! - кричит он через плечо. - Кажется, мы решили проблему с этими чертовыми тварями.
Старый, увитый высохшими корнями растений камень крошится под тяжелыми сапогами, когда Клауд взбирается по склону, цепляясь руками за удобные выступы.
Судя по описанию заправщика, монстры, которые совершают разорительные набеги на его и без того скудные посевы, выглядят, как огромные, в человеческий рост гусеницы, и Клауд знает кое-кого, похожего на это описание. Во время беготни по всей Гейе чего только не навидался на разных континентах. Если он прав, то эти гусеницы-овощееды пережидают дневную жару где-то здесь, среди редких скал. Было бы неплохо отыскать их логово до того, как сядет солнце, тогда и возиться придется меньше.
Но Клауд не торопится. Может, дело в одуряющем пекле, которое выжигает само желание двигаться, а, может, он просто не хочет, чтобы все закончилось так быстро. Потому что пусть самую малость, пусть ненадолго, но это напоминает ему те дни, когда он знал, куда идти и за что сражаться.
Впервые Клауд поднимает голову к небу, когда решает устроить короткий привал. Его безрукавка промокла на спине и подмышками; плотный воротник, которым она охватывает горло, теперь похож на удавку. Клауд отягивает его, усаживаясь на небольшой валун в тени дерева с изогнутым стволом и раскидистой кроной. Вытирает со лба пот и смотрит на спускающееся к горизонту солнце. Жара быстро спадает, будто кто открыл дверцу громной духовки, в которой Клауд жарился с самого утра.
Вода, что дали ему хозяева заправки, сейчас как нельзя кстати. Клауд достает из сумки бутылку, отвинчивает крышку и разом осушает больше половины.
- Ты всегда был ненасытным, ты знаешь? - спрашивает знакомый голос.
Клауд закрывает глаза, позволяя себе почувствовать, как прохладные серебрянные пряди обвивают его плечи, добираются до шеи и гладят кожу под подбородком.
- Это неправда.
- Неужели? - мягко усмехается Сефирот.
Даже через ткань безрукавки Клауд чувствует его холодные, затянутые в кожу перчаток пальцы. Слишком реальные для иллюзии прикосновения или просто иллюзия, слишком похожая на реальность?
- Тебе всего было мало, - Пальцы Сефирота ползут вверх по спине Клауда, замирают ненадолго под затылком, а затем принимаются осторожно его массировать. И прежде чем Клауд понимает, что делает, он уже откидывает голову назад, в знакомые холодные ладони. - Мало воспоминаний, мало дружбы, мало сражений. И меня, Клауд. Меня тебе тоже всегда было мало.
- Тебя больше нет, - шепчет Клауд, плотнее смыкая веки. - Все кончено.
Он никогда не слышал, как смеется Сефирот, и потому не уверен в том, что слышит сейчас, но, кажется, это действительно смех. Негромкий и недолгий, чуть с хрипотцой. Усталый.
- Я уже говорил, что ты ненасытный? Я мог бы раствориться в Лайфстриме еще тогда, когда ты убил меня в первый раз. Раствориться безвозвратно. Но ты не был готов меня отпустить. Ни тогда, ни сейчас.
Клауд мотает головой.
Он не согласен, он хочет сказать, что это ложь. Не может быть, чтобы он был виноват во всем том, что ему и его друзьям пришлось пережить. Он ведь просто хотел всех защитить.
Но слова будто прилипают к нёбу, склеивают губы. А Сефирот продолжает говорить, и его ладони медленно перемещаются на виски Клауда, накрывают, надавливают слегка, а затем осторожно, едва касаясь опущенных век, закрывают глаза.
- Хочешь знаешь, почему Дженова не убила тебя, Клауд? У нее ведь было столько возможностей. Уверен, ты понимаешь: дело тут не только в везении.
Спасительная прохлада чужих ладоней исчезает, и на лицо Клауда снова падают лучи заходящего солнца. Он невольно жмурится, закрывая глаза рукой и пытаясь разглядеть сквозь ресницы светящуюся ровным матовым светом фигуру обошедшего его сбоку Сефирота.
- У нее не было шанса, - неуверенно произносит Клауд.
- Это у тебя не было шанса, - усмехается Сефирот. Солнечные лучи проходят сквозь него, как сквозь туман, наполняя светом, окрашивая золотом. - Ты идеальная марионетка, Клауд. Марионетка, которая будет воскрешать меня всегда, пока бьется ее сердце.
Клауду хочется смеяться — сипло и горько, захлебываясь сухим кашлем. С тайной надеждой на то, что каждый его следующий вдох станет последним. Может, боги Древних и были жестоки — настенные фрески в их храме служат лучшим тому подтверждением — но теперь Клауд точно знает: по сравнению с Сефиротом, их жестокость не более, чем детские шалости. Потому что убивать, не сделав ни единого удара, они не умели. А Сефирот владеет этим искусством в совершенстве.
Когда вокруг внезапно темнеет, кажется, что погасло солнце. Спустя миг Клауд понимает, что кольцо тьмы, в котором он заперт, трещит и стрекочет. В следующее мгновение его меч вылетает из ножен, и в плотной стене окруживших его огромных гусениц появляется брешь. Еще пара движений, перекат, скользящий рубящий удар, и под ноги падают туши еще двух тварей. Судя по их жвалам, обедать они предпочитают не только овощами с местных огородов.
Гусениц больше, чем Клауд предполагал. В упавших на скалы сумерках они передвигаются быстрее и атакуют сразу скопом. Клауду приходится вертеться, как волчку, чтобы не получить удар в спину. Твари оттесняют его к обрыву. Заставить их отступить никак не получается: последние лучи солнца слепят глаза, не давая сфокусировать взгляд и оценить, с какой стороны лучше атаковать.
А затем Клауд пропускает удар слева, и мир летит кувырком. Ненадолго кажется, что на этом все и закончится - вот так глупо и несуразно, но когда рука Сефирота хватает сорвавшегося со скалы Клауда за запястье, это настолько правильно, что тот даже не думает удивиться. Просто смотрит на черную кожу перчаток, поднимает взгляд до локтя, плеча и шеи и, наконец, впервые за то время, что прошло с их последней битвы, встречается с Сефиротом глазами.
Его собственное отражение в узких кошачьих зрачках выглядит донельзя растерянным.
- Ты не мог... - только и может выдавить Клауд. - Ты всего лишь иллюзия!
- Я ведь уже говорил, - чуть укоризненно тянет Сефирот, - пока жив ты, живу и я. А в свои иллюзии ты веришь сильней, чем тебе самому кажется. И мне этого вполне достаточно. Ты делаешь меня реальным, Клауд. Ты возвращаешь меня сюда снова и снова. Ну что за лицо? Неужели ты не рад этому? Я могу отпустить руку, если хочешь.
И, наверное, это было бы самым лучшим решением, но разве для них двоих когда-нибудь все было настолько просто?
(продолжение в комментариях)